Вложил в ритуал все свои силы без остатка. Потому от слабости и шума в ушах, (а он вовсю уже себя нахваливал и во все горло мечтал о росте мастерства) не расслышал первых обращенных к благодарным слушателям участливых речей брата-аббата.
Который уже изготовился к просвещению заблудших во дворе. «Бобра-вомбата из стройбата», как Еремей его про себя окрестил, наивно полагая, что ему ничего особенного не грозит.
Брат Кройфло, милый толстячок, встретил его на круглом пятачке в центре деревни, что должен был служить лобным местом. С дружелюбной улыбкой хищника, увидевшего, как еда сама ковыляет к нему в пасть, он заботливым родственником вежливо попросил поведать ему о цели визита в осиянное волею барона селение.
По ходу усталой речи «злокозненного демона», как его описали деревенские доносители, улыбка увядала, превращаясь в опустошенное отчаяние. Глазки забегали, обозначая судорожные попытки изыскать лазейку хотя бы для малого поджога тощих пяток.
Таковую искать долго не пришлось. Она сама прибежала с визгами и возопила про жуткие картинки коими колдун изрисовал весь амбар. Колдун тут же недоуменно вытаращился на собственную нанимательницу.
Жутким рисунком она обозвала несколько геометрических фигур уровня младшей школы, что вписывались в полуметровый круг. Вся процедура происходила на пустом месте в центре амбара, при полном попустительстве местных коров.
И объяснить бурю негодования селянки можно было только попыткой отвести от себя подозрения в организации «колдунства» на подконтрольном сельхоз объекте.
Больше Еремей не считал, что ему ничего не грозит. Правда даже после этого никто ему ничем толком и не угрожал.
Довольно оскалившиеся здоровяки, молча поволокли его к лобному месту, привязали к столбу и отхлестали горящей ветвью. Изображённой так же, на их рясах в районе сердца. Осветили так сказать темного и дремучего. Вывели к свету истинному.
Все вещи в горелые лоскуты. Остатки веры в людей сползли в сапоги, вместе с желанием помогать им же. От крепких дорожных сапогов кстати тоже остались одни подметки.
Убить то его и впрямь не полагалось без доказательств вредоносности. Хоть каких-то. Все-таки земли баронские, а не орденские. Но вот показательно выпороть представителя запретных знаний могли на ближайшем столбе.
«Ой, точно, они же это и сделали, — додумал парень своё положение, на остатках сарказма.»
Так его и погнали в одних обугленных портках за деревенский бревенчатый тын. Дабы искупил, осознал, да отринул темные ритуальные услуги свои. Конкурента нашли себе в его фигуре служители культа просвещения.
