В очередной раз, пытаясь безуспешно размять затекшие мышцы, я подняла взгляд на мужа. В полутьме кареты, в которой мы тряслись уже битый час, его лицо было практически не разглядеть, но я не теряла надежды уловить хоть какие-то эмоции, нечаянно просочившиеся за маску невозмутимости, которую нацепил на себя мой новоиспечённый супруг еще в храме. Надо отдать ему должное, держался он прекрасно. После моей сногсшибательной клятвы, ему хватило не более минуты, чтоб выражение лица снова стало холодное и без эмоциональное.
Но зато этой минутой я насладилась сполна. Казалось, вся гамма чувств отразилась на лице некогда непрошибаемого советника. Злость, удивление, ярость и даже как мне показалась какая-то толика надежды, взрывным коктейлем сорвали с мужчины маску спокойствия.
Я же очень надеялась, что сделала все правильно. Слова каким-то необъяснимым образом вторглись в мой разум, и я решила ничего не мудрить, а сказать то, что, казалось, идет от самого сердца. Сентиментальной я себя никогда не считала, но тот момент в храме казалось навсегда останется в моей памяти, ни смотря на то, как сложится в будущем наша семейная жизнь. Слова, будто вложенные кем-то в меня, заставили задуматься о возможной правдивости верований мира, в который я попала. Да и вообще сам факт моего попадания в чужое тело, наводил на определенные мысли. Так что я решила для себя, что когда все уляжется и мое место жительства определиться, то схожу в ближайший храм пообщаться с этой Праматерью. Ведь она получается тоже женщина, должна меня понять, ну или хотя бы выслушать. Рассказ статуе о моем иномирном происхождении куда безопаснее, чем например, признаться в этом мужу. А душа требовала выговориться и я, кажется, нашла внимательного слушателя.
Внезапно с наружи раздались голоса, и карета плавно остановилась. Советник, сложив бумаги, которые занимали его внимание на протяжении всей дороги, поднялся и, открыв дверцу, вышел, напоследок соизволив пояснить мне:
— Сидите, ждите. Сейчас решу с ночлегом, и за вами придут.
