Она лишь молча кивнула в ответ, якобы покорно смирившись с уготованной здесь для неё участью. Ещё и глазки опустила долу. Ни дать, ни взять — послушанная и беспрекословная наложница. Только надолго ли?
— Прекрасно. Как только Эмин приедет, я за тобой пошлю. А пока… отдыхай, обустраивайся и придумывай, что ему скажешь при встрече.
Я просто крутанулся на месте на сто восемьдесят градусов и, не оборачиваясь, широким шагом направился на выход. Ибо оставаться здесь и дальше оказалось для меня тем ещё испытанием.
Никогда бы раньше не подумал, что буду чувствовать подобный маразм наедине с этой… змеёй. Насколько же она и Юлька были разными. Уму непостижимо! Особенно в плане восприятия. И теперь это ощущалось, не передать словами, как остро и сильно. Быть почти идентичными внешне, но при этом источать совершенно отличительные друг от друга флюиды. К одной притягиваешься, как к мощнейшему магниту, а от другой воротит и отталкивает, как от прокажённой.
А ведь когда-то у меня сносило крышу только от осознания, что Ника где-то рядом. Что ещё немного, и я раздавлю её в своих медвежьих объятиях, и не дам ей снова от меня упорхнуть, как она всегда и делала после наших тайных встреч с зацикленным постоянством.
— Арслан!
Ну, вот, началось.
— Что опять ещё?
Я уже было схватился за дверную ручку, когда ей вдруг приспичило бросить мне вдогонку какой-нибудь душещипательной “прощальной” фразой.
— Ничего. Просто хотела сказать спасибо.
Хорошо, что мне хватило ума не оборачиваться, чтобы, не приведи Аллах, не увидеть, какую она при этом состроила сценическую мину. Лишь беззвучно усмехнулся и открыл двери.
— Да не за что, Ника! Хотя, на вряд ли когда-нибудь скажу нечто подобное тебе.
— Но, почему она это сделала?.. И почему так долго не появлялась?!
Сказать, насколько сильно Эмин был шокирован, не сказать ровным счётом ни о чём. Мне и самому в этот момент было настолько паршиво и именно тошно от всей этой идиотской ситуации, что невольно тянуло покончить с этим фарсом раз и навсегда прямо сейчас. Особенно, когда смотришь в напряжённые глаза сына и видишь в них полное непонимание происходящему с подозрительным недоверием и первыми зачатками детской обиды, если не боли.
— Честно говоря, оглум[1], я мало что могу тебе сказать по этому поводу. Я и сам все эти годы жил, как и ты, в полном неведенье и с твёрдой уверенностью, что твоя мама мертва.
— А папа?
Да уж… Столь гибкой логике детского мышления остаётся только завидовать. Но меня, скорее, от подобного ответа неслабо так приложило под дых. Даже невольно стиснул зубы и чуть было не скривился, пока выжимал ответную улыбку искреннего сожаления и отрицательно качал головой.
