— Я согласна поговорить с господином Камаевым наедине прямо сейчас в этом самом кабинете. С вашего, конечно, позволения, Лев Юрьевич и Игорь Станиславович. Не думаю, что он решится сделать здесь что-то со мной страшное прямо у вас под боком. В любом случае, нам всё равно, рано или поздно, придётся пройти через это — встретиться без свидетелей и обсудить имеющиеся к друг другу претензии, как и полагается двум очень близким людям.
— Действительно, господа. Если бы я задался целью лишить сударыню Щербакову столь ценной для неё жизни, то едва ли бы стал делать это здесь, сейчас, на глазах у стольких свидетелей. Могу поклясться на чём угодно и перед каждым из вас по отдельности, что я и пальцем её не трону, даже если она сама начнёт слёзно меня об этом упрашивать. Просто сделайте это. Оставьте нас одних, или, хотя бы, создайте видимость нашего с ней уединения.
— Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь, и мне потом не придётся расхлёбывать те глупости, которые ты можешь тут скоро наворотить. — Никольский нагнулся к моему уху почти одновременно со своими оппонентами, потянувшимися к Щербаковой со своими советами по другую сторону стола, и так же понизив свой голос до едва разборчивого шёпота.
Но я и не думал смотреть на собственного адвоката, продолжая буравить выжидающим взглядом невозмутимое лицо Ники. Убеждаясь всё больше и основательней, что именного этого она и добивалась — остаться со мной наедине, без ненужных свидетелей, и только тогда вывалить мне на голову всю подноготную о своих гениальных планах на меня и Эмина.
— Надеюсь, теперь ты довольна? Получила то, для чего на самом деле устроила весь этот фарс с судебными исками? — заговорил я снова уже после того, как нас оставили наконец-то одних, после чего в кабинете воцарилась неестественная для этого места прессующая тишина.
— А разве это была не твоя личная просьба с озвученным при всех весьма конкретным желанием? — разумеется, даже теперь, когда нас больше никто не слышал и, возможно, не подслушивал, Вероника и не думала снимать прежней маски. Или, хотя бы, просто не строить из себя невинно пострадавшую.
— Если ты намереваешься разговаривать со мной и дальше в подобном сценическом амплуа, тогда, прости, но мне придётся отменить своё решение и позвать всех обратно.
— Ой, да ладно тебе, нашёл из-за чего давить на жалость.
Вот теперь намного лучше. Теперь действительно видно, до чего она готова дойти лишь бы заполучить желаемое, применяя для этого все доступные ей методы воздействия. Даже снять с лица маску невинной жертвы (причём с явным облегчением), явив миру себя настоящую и практически без лишних прикрас.
