Знаний, конечно, не хватало, и дальше задумок дело не шло. Но знания — дело наживное. Отец делился секретами мастерства неохотно. Приходилось тайком таскать из его библиотеки книги, а кое-где и своим умом доходить.
Я доставала свертки из ящика, разворачивала хрустящую бумагу. С любовью поглаживала поверхности, проверяла, как лежит в пальцах штихель, пробовала остроту лезвий, щелкала зажимами, крутила медные кольца на линзах. Какое богатство! Ни новые платья, ни гребни, ни броши, не смогли бы порадовать меня так, как радовали эти инструменты. Чудесные игрушки — для тех, кто знает в них толк.
Понемногу загоралась надежда. Отец горюет, что жена не подарила ему наследника. Меня в расчет он не принимал. Но теперь все изменилось. Как знать, может я, его дочь, и стану для него спасением? Когда отец вернется, нужно еще разок попробовать победить его упрямство. Воззвать к разуму, к деловой хватке! Правда хватки этой у отца — кот наплакал. Но неужели он предпочтет, чтобы в его мастерской хозяйничал Лео?!
Я еще раз подумала над предложением фон Морунгена. У меня не было уверенности, что я поступила правильно, отказавшись. Следовало попросить время подумать, хорошенько взвесить все «за» и «против». Но теперь поздно. Или нет?
Марта позвала обедать, но я откликнулась: «Не голодна!» и сидела у себя до ужина, настраивалась на серьезный разговор с отцом.
Однако ничто не смогло подготовить меня к тем новостям, которые он принес.
Когда отец вернулся, сразу стало ясно, что дела не просто плохи — они ужасны.
Он медленно брел по садовой дорожке, бормоча под нос, останавливался под яблонями и озирался, словно прощаясь с садом. Вошел в дом и скрылся в мастерской. Дрожащими руками я убрала свои новые игрушки в ящик, а ящик спрятала в шкаф за грудой белья.
Отец вышел лишь к ужину и за столом был молчалив. Я всегда чувствовала, когда отцу плохо. И сейчас смотрела на него с тревогой, но приступить к расспросам не решалась — боялась того, что могу услышать.
Он не казался сердитым. Не срывал на мне досаду, не ворчал, как часто бывало при мелких неприятностях. Наоборот, был ласков, с беспокойством спросил, почему я так мало ем, потребовал, чтобы Марта заварила мой любимый чай и подала пастилу. Но при этом глубоко вздыхал и был рассеян: щедро посыпал рыбу сахаром вместо перца и добавил в чай растительного масла, перепутав бутылку и сливочник.
Часы на стене тикали громко и назойливо, а когда ходики начали отбивать время, отец вздрогнул и посмотрел на кукушку так, словно мечтал свернуть ей шею.
