— Вы хотите свободы? Я смогу тайно вывозить вас из крепости, — горячо произнес смотритель. — Одно ваше слово, Ирэйн…
Она перестала вырываться. Опустила взгляд и устало вздохнула:
— Хорошо, — едва слышно произнесла узница. — Позвольте мне подумать.
— О чем тут…
— Прошу вас, — Ирэйн коротко коснулась мужской груди ладонью. — Не торопите меня. Я не готова к переменам. Дайге подумать.
— Хорошо, — чуть помедлив, ответил смотритель. — Я не буду торопить вас. Подумайте, и вы поймете, что жизнь, которую предлагаю вам я, намного лучше того существования, что вы влачите сейчас. — Затем вновь приподнял голову узницы за подбородок, коснулся губами ее щеки и отошел: — До вечера, моя дорогая лейра. Я приду за вами, чтобы сопроводить на прогулку.
— Да, конечно, — ответила женщина и выдавила полуулыбку.
Она еще некоторое время стояла, прислушиваясь к тому, как загремел засов, как прозвучат удаляющиеся шаги, наконец, добрела до лежанки и повалилась лицом в подушку, предоставленную смотрителем.
— Чтоб его пожрали твари Архона, — глухо произнесла Ирэйн. — Зачем мне еще и это?
После перевернулась на спину и уставилась пустым взглядом в потолок. Лейре вспомнился прежний смотритель. Это был уже не молодой, но все еще крепкий риор. Узницу он встретил пристальным взглядом. Оглядел с ног до головы, после прочитал послание от лиори, вновь оглядел и спросил:
— На пирах не сиделось? Прискучили песни бардов, решили изменой развлечься? Чего уж теперь слезы лить, доигрались, лейра Дорин. Ваши новые покои ожидают вас, милости просим, — в его голосе не было издевки, несмотря на слова, смотритель попросту подвел черту между прошлым и будущим. А когда дверь темницы закрылась за узницей, задвинул засов, словно ставя точку в конце пути еще совсем юной женщины…
Он не проявлял к лейре ни симпатии, ни неприязни. Вообще не замечал ее среди остальных заключенных, отправленных в Тангор в те дни. Условия содержания, предписанные госпожой, исполнялись в точности. Вольностей и поблажек не было, как не было пренебрежения. Риор никогда не назначал себя в провожатые, не лез с беседой, не пытался разобрать на части ее душу, и уж тем более не заглядывался на тело. Ирэйн такой подход был понятен, и она не имела ни возражений, полностью принимая свою кару. Впрочем, ей самой тогда ни до кого не было дело.
Тогда она не различала, когда заканчивается день и начинается ночь, не ощущала вкуса грубой пищи, даже не замечала, когда в темницу открывали дверь и ей совали в руки миску с похлебкой. Лейра жила во мгле, следуя за своими призраками. И не знала, сколько прошло времени прежде, чем, однажды открыв глаза, она увидела, что наступил рассвет. С этого дня слезы больше не текли из ее глаз. Больше не было бесед с теми, кого уже нет, прекратились мольбы о прощении, предназначенные отцу и мужу. Наступил период отупелого покоя, после сменившегося полным смирением.
