Часов до четырех они провели с Лизой в комнате.
— Расспросила, что хотела, притомилась и уснула. До утра проспит теперь.
Я одевала Илюшу на прогулку, на улице сегодня было очень тепло и тихо.
— Надо ж было уродиться на папу таким похожим, — умилилась женщина. — На Тарха не сердись. Он вас больше не побеспокоит. И сюда не придет. Не бойся.
— Он действительно с женой развелся задолго до меня?
— Это он тебе так сказал? — округлила глаза Тара. — И когда? В смысле ты уже знала тогда, кто он?
— Да, в том разговоре и сказал, что три тысячи лет как в разводе.
— Вот олень!!! — с чувством выругалась сестра. — Вот кто его вообще за язык тянул? Не узнаю его! Нет, конечно. Женаты.
— Но я его знаю с двенадцати лет. И он никуда не отлучался от меня.
— 14 лет, значит. По времени планеты, где они живут, это как 5 лет здесь, и в это время они виделись, я точно знаю, прости.
— И папа это тоже знал? И позволил ему жениться на мне? — глаза вдруг почему-то сами собой наполнились слезами.
— Папа в гостях у них не бывает. Мог и на слово поверить. Бывает, что расходимся, сходимся. Для нас, многие сотни тысяч лет проживших, в этом ничего такого, в общем-то, и нет.
Я с ужасом смотрела на сестру. Мне 14 лет лгали, а для нее ничего такого?
— Не огорчайся, малышка, — Тара похлопала меня по плечу и открыла нам с Илюшей дверь, — Джива — женщина добрая, мудрая и ко всему уже привычная.
— Хреновая привычка, — я украдкой вытерла слезу.
— Он очень добрый, он самый великодушный из всех существ на свете, что я знаю, как другу цены ему нет. Но как мужика я б его ни одной бабе во Вселенной не пожелала. Честно. Самое смешное и невероятное в том, что он всех вас любит совершенно искренне, ничуть не лжет, говоря это.
— Значит, на самом деле не любит никого. Кроме себя. А к остальным так, нежность и желание.
— Любит первую жену свою Майю, как первую, самую яркую, самую большую, чистую и несчастную любовь. А к остальным действительно нежность, влюбленность, желание отогреться, забыться. Потому и перебирает, до сих пор похожую ищет.
— Как же Джива это терпит?
— Да тупо по-женски, по-бабски жалеет. Навроде как собачку без ноги, хорошенькую, миленькую, с огромными печальными преданными глазами, которая и руки-то лижет, и хвостиком-то виляет. Как не пожалеть, не пригреть. А то, что иногда гадит в уголке, так ей, милоте такой, и простить можно, и так в жизни настрадалась.
— Если б я только все это знала, и близко бы к нему не подошла.
