— Прошу прощения за то, как себя вела тем утром. Я устала и вела себя грубо. Я пришла, чтобы отдать эти... Вы забыли их в баре.
Пока говорила, она протянула ему предметы, которые держала в руках, и Матиас быстро их схватил.
— Спасибо, что вернули мне. Ты очень любезна.
Мужчина наклонился, чтобы положить всё на пол, и пока наклонялся смог получше рассмотреть длинные ноги Скарлетт. Они были гладкими и стройными; идеальные, подумал он. Они смотрелись бы ещё более совершенными, широко раскрытыми под ним или обнимая его талию.
Когда Матиас выпрямился, то его взгляд изменился: стал свободным от нервозности и изумления, которые характеризовали его всего несколько мгновений назад, внезапно превращаясь в дикий и опасный.
— Возможно, ты заслуживаешь награды, — пробормотал он почти шёпотом, придвигаясь ближе.
Скарлетт закрыла глаза, не в силах контролировать охватившие её сильные эмоции рядом с этим, почти обнаженным и столь чертовски привлекательным телом.
— Это был мой долг.
Он продолжал на неё смотреть, словно пытаясь разгадать загадку.
— А ты девушка, которая придаёт большое значение долгу, не так ли, Скарлетт?
— Да, сэр.
— Да, сэр, — повторил он, выдыхая со странным гортанным звуком. Потом приблизился к ней ещё ближе, почти соприкасаясь, обнюхал, как делают животные, исследуя своё окружение, и, наконец, выдохнул своё желание вдоль напряженной шеи девушки.
— А удовольствие, Скарлетт, это для тебя важно?
— Я не ... я не знаю.
— Ты сейчас возбуждена?
— Сэр, прошу вас.
Она сделала шаг назад, но Матиас схватил её за запястье.
— У тебя кто-нибудь есть, кто за тобой присматривает? Кто-то, кто удовлетворяет желания, которые каждый божий день я вижу в твоих глазах?
Скарлетт не ответила, и он продолжил:
— Тогда я был прав. Ты действительно хочешь быть одной из них.
Его голос теперь звучал хрипло, как наждачная бумага, а хватка на запястье стала стальной.
Она почувствовала, как Матиас прижался лицом к полости между шеей и ключицей, а затем глубоко вдохнул.
— Запахи невинности и желания, Скарлетт. Ты опасна. Очень опасна.
Она откинула назад голову, выставляя себя больше, не в силах рассуждать, думать, или реагировать иначе, кроме как сдаться.
— Ты к себе иногда прикасаешься?
Ответом стал незаметный утвердительный кивок.
— Ты касаешься себя, думая обо мне?
С её губ сорвался измученный стон. Она теряла голову только от его слов.
— Знаешь, я не обижаюсь запросто. Ты можешь признаться, я бы нашел это возбуждающим.
