В любой другой момент, Ева бы сделала все, чтобы спрятаться как можно дальше. Так, как делала всегда, стоило только отцу появиться где-то поблизости. Она с трудом представляла себе, что могло быть еще хуже, чем прямо сейчас встретиться с отцом, кулаки которого до сих пор ощущаются на теле, вызывая постоянное желание спрятаться. Окруженная мужчинами, излучающими агрессию и жестокость, направленную именно на нее, все, что Ева хотела сделать, так сбежать. И как можно скорее.
Правое бедро разрывалась от боли, и Еве пришлось неловко переступить с ноги на ногу, чтобы хотя бы немного облегчить свои страдания. Прожигающий насквозь взгляд серебристых глаз, устрашающего Одина, заставил ее замереть на месте, причиняя себе этим ещё более сильную боль. Испуганно посмотрев на мужчину, Ева задрожала. Ей оставалось только надеяться, что он не заметил подобного проявления своеволия.
Потому что отец всегда замечал. Всегда. Именно это научило Еву скрывать любые признаки боли, даже самой невыносимой, и никогда не жаловаться при этом, да и после тоже. Были моменты, когда у Евы это не получалось. И тогда, когда она уже не могла терпеть, удары тяжелого кулака отца обрушивались на нее, оставляя в замен боль еще большей силы.
После этого, если у Евы еще оставались хоть какие-то силы, она пряталась. Так далеко, чтобы никто и никогда ее не нашел. Там, и только там, в одиночестве, Ева могла оплакать свою жизнь, которую никто кроме нее самой не ценил.
Один рассматривал стоящую перед ним неуклюжую девчонку. Она даже устоять не могла на своих собственных ногах. Казалось, хватит только дуновения ветра, чтобы опрокинуть ее на землю. Неприметная, серая мышка со спутанными темными волосами, заплетенными когда-то в косу, а сейчас наполовину выбившимися из нее. Невысокая худая фигурка, была облачена в потрепанное и уже давно не новое платье, вполне подходящего ей серого цвета.
Девчонка опустила голову так низко, что Один не мог как следует рассмотреть выражение её лица. Да, впрочем, ему этого и не надо было. Один и без этого знал, что она напугана. И не только им самим. Он заметил, что одного только упоминания об Гаррике, ее отце, хватило, чтобы девчонка застыла от страха.
Один ярко чувствовал ее испуг, смешанный с ужасом, и ему это нравилось. Очень сильно нравилось. Это именно то, чего он жаждал. И его совершенно не заботили ни её боль, ни её чувства. Наоборот, они вызывали чувство дикого удовлетворения.
