В Джераше и Аммане работы начались уже несколько лет тому назад, началась и для них эра подземной работы, а не надземного собирания (см. рис. V). В Аммане высоко в цитадели начал свои раскопки итальянский ученый Гвиди (Guidi), где ему удалось открыть интереснейшие памятники, свидетельствующие о кратковременном владычестве персов-сасанидов. Теперь там копает другой итальянский ученый; однако в Аммане копать трудно, так как новый город, быстро вырастающий из скромной кавказской деревни в грязную, но большую столицу Заиорданья, занял место древнего. Теперь остается мало надежды на то, чтобы когда-нибудь была раскопана его главная улица — караванная дорога. Однако, тем не менее, мы знаем, что она частично пролегала по сводам, покрывающим ложе реки, и была украшена портиками, общественными зданиями и триумфальными арками. Вдоль нее располагались главный храм и другие святилища, термы, еще частью сохранившиеся, и караван-сараи. Над рекой одиноко возвышаются могучие руины почти целого театра, свидетельствующие о богатстве и великолепии древнего города римского времени и о том, как много нужно еще сделать современному, чтобы хотя бы отдаленно приблизиться к старой Филадельфии.
Иное дело — Петра и Джераш. В Петре жалкие поселения бедуинов заняли только часть скальных домов и гробниц обширного некрополя, так что центр древнего города не населен. В Джераше новая кавказская деревня, основанная Абдул-Гамидом, заняла только бедные кварталы города, расположенные по ту сторону реки. Весь центр города, с его улицами и общественными зданиями, — масса поразительных, единственных в мире руин, с которыми, пожалуй, кроме Пальмиры на Востоке, не может соперничать ни один античный город на Западе, даже города Северной Африки.
О Петре написано много, и я не хочу повторять то, что уже сказано другими. Я испытываю искушение уподобить город чуду из «Тысячи и одной ночи». Когда спускаешься в долину реки, прорвавшей себе путь через темно-красные скалы Петры, кажется с высоты, что Петра — это большой причудливый нарост, кусок красно-лилового мяса, севший между золотом пустыни и зеленью холмов. Зрелище необычное, которое становится еще более необычным, когда кавалькада медленно проходит в ущелье реки и когда направо и налево идут ввысь пестрые — красные, оранжевые, лиловые, серые, зеленые пласты все сужающихся скалистых стен ущелья. Они дики и красочны; контраст света и тени; свет — ослепляющий, тени — черные. Иногда ничего не указывает на то, что это ущелье веками служило людям большой дорогой, по которой шагали верблюды, ослы и лошади, тянулись купцы-бедуины, ощущавшие, как и мы, если не прелесть, то ужас и мистическое очарование ущелья. Иногда можно увидеть фасад зубчатой гробницы-башни или алтарь храма, расположенного высоко на вертикальных стенах с надписями и приветствиями некоему божеству, написанными на набатейском языке. Наш караван медленно идет по узкому ущелью до тех пор, пока перед нами внезапно не появляется сверкающий розово-оранжевый на солнце фасад храма или гробницы (см. рис. V). Изящные колонны, причудливые арки, соединяющие колонны и покрывающие ниши, статуи в нишах, — все это в каком-то новом, неожиданном для человека, знакомого с античностью в ее классическом аспекте, стиле. Как будто перед нами встала грандиозная декорация эллинистического театра, как будто высечена в скале часть стенной росписи Помпей, не четвертого, а второго стиля. Но эти параллели приходят в голову только некоторым путешественникам; другие могут хорошо разглядеть в них павильоны дворцов и парков эпохи барокко и рококо и сравнить ниши стен дворцов, фасады домов и церквей этих же стилей. Однако что это за памятники, которые напоминают барокко и рококо? Это храмы или гробницы? К какому периоду они относятся?
