Но на всякий случай Ари очень старался лишний раз не попадаться на глаза хозяйке дома — мало ли что, от Иске он тоже никаких таких подвохов не ждал. Как только ребенок перестал хрипеть и начал дышать ровно и чисто, а синева исчезла с его губ, Ари снова стал сбегать на улицу. Зимнее солнышко нравилось им обоим, Йорди сразу засыпал, как только яркие лучи касались его лица. Они каждый день ходили к застывшему морю, дышали полной грудью, вбирали в себя синеву неба и бесконечную снежную белизну.
И всякий раз у Ари сжималось сердце от страха: вдруг все это исчезнет? Этот город, который он ненавидел, и эти люди, которые годами издевались над ним, и этот холод, пробирающий до костей. Страх быстро проходил, принося с собой удивление: с чего это Ари было бояться за такой захудалый и скудный клочок суши? И тихое, едва слышное дыхание Йорди было ответом: будущее спало у Ари на груди, и это будущее сопело, смешно хмурилось, морщило жидкие брови.
Как-то раз Ари оплошал и не рассчитал время для ужина: Бель, Джо и Гисли еще не вернулись домой, а Уна уже грела над огнем рожок с молоком для Йорди, и разворачиваться и сбегать было слишком поздно.
Ари, не поднимая глаз, распеленал младенца, который, конечно же, уже успел обделаться. Над деревянной — какая безумная роскошь! — лоханью поднималось облачко пара. Рядом лежала стопка чистых тряпок. Молчаливая Уна уже обо всем позаботилась. Ари довольно небрежно засунул ребенка в лохань.
— Сангррид не прислала сегодня грудного молока, — негромко сказала она, и её тихий голос показался Ари громовым раскатом. От испуга он выпустил Йорди из рук, и слишком большая для такого тощего тельца голова тут же ушла под воду. Грязно выругавшись, Ари поспешил вытащить это недоразумение.
Йорди не заплакал, а только удивленно таращил свои круглые глаза. Он вообще редко плакал, этот ребенок. Он не мог тратить на плач свои крохотные силенки.
— Может, Хельга задержалась и придет позже? — неуверенно предположил Ари.
— Может, придет, — ответила Уна таким голосом, что и не глядя на неё Ари понял, что она в такое не верит, — а может и не придет. Я прошлась по семьям, у кого груднички. Выпросила молока.
На этот раз Ари был начеку и не дал Йорди снова наглотаться воды. Вытащил его на всякий случай из лохани и стал заматывать в тряпки. И только потом, уже крепко привязав младенца к груди, осмелился поднять взгляд на Уну.
Её губа была сильно рассечена и опухла.
— Тебя что, побили?
