Не могу, окруженный тьмой.
Как найти мне смысл бытия,
Коль народ невежествен мой? —
(Перевод А. Штейнберга)
то это и конкретно, ибо исходит из личного опыта, и всеобще, но всеобще не в плане былых канонов восточной поэзии и просветительского рационализма, а в плане совершенно новых традиций, исходящих из личного чувства, обращенного к жизни и народу.
Жизнь моя коротка,
А цель далека,
И силы мои сочтены.
Улетают дни —
Не вернутся они,
Мы в гордыне коснеть должны.
То, что прожито, — не вернуть,
Без запасов я вышел в путь.
(Перевод Л. Озерова)
Эта поэтическая миниатюра раскрывает судьбу общественной личности, связанной с народом, не понятой им — уже в пределах современного лирического искусства.
Эпическое мышление в поэзии XIX века, будучи всегда связанным с крестьянским, патриархальным миром, означало не только возможность создания соответствующих жанров, но прежде всего уникальную в своем роде возможность охвата и воссоздания национального бытия на уровне трагической дельности гармонии. Таких примеров немного в развитых литературах, но они есть — это Важа Пшавсла и Оваиес Туманян. Будучи эпическими поэтами, они одновременно дали образцы трагического лирического искусства, до которого не всегда могли подняться даже романтики. Их стенанья и муки не только могучи, как и их эпический мир, но и глубоко человечны, личны и одновременно всеобщи. Вот, например, стихотворение Важа Пшавела «Почему я создан человеком?», в котором он мечтает раствориться в природе и тоскует по людской счастливой жизни на земле.
Почему я создан человеком?
Почему, исполненный красы,
В сонме туч, в высоком мире неком,
Не рожден я капелькой росы?…
Взял бы он меня к себе обратно
И не разлучался бы со мной,
Чтоб не жить мне в мире безотрадно,
Не бороться с горькою судьбой.
И, любуясь солнцем и сверкая,
Плыл бы я в безбрежные края, —
Сверху небо, снизу грудь земная,
Оба вместе — родина моя…
Был бы я лишь несколько мгновений
Как бы мертв, а там, глядишь, опять
Возвратился в этот мир весенний,
Чтоб его с улыбкою обнять.
(Перевод Н. Заболоцкого)
Эпическое сознание, «вброшенное» в социальные и нравственные противоречия Нового времени, порождает возможность трагического лирического искусства — достаточно вспомнить Абая и Токтогула, дагестанских лириков — Казака, Махмуда и других. В сущности именно в условиях драматических жизненных обстоятельств эпическая, даже фольклорная традиция перерастает в собственно литературное творчество, сохраняя при этом непосредственность и остроту естественного чувства, что в других случаях есть цель, которую нужно достигать чисто художественными средствами. В этом смысле могучая стихия эпического сознания и фольклорной традиции, которая столь свойственна казахской, киргизской, туркменской, каракалпакской поэзии, сыграла первостепенную роль в создании современной литературы, поскольку несла в себе возможность жизненного и социального взгляда на мир, что обнаруживает себя прежде всего в реалистических и сатирических формах поэтического искусства. Это тем более существенно отметить, что поэзия региона в целом находилась под сильным воздействием канонов средневековой классики, которые заключали в себе огромный художественный опыт многих народов Востока.
