Внезапно позвоночник прошила ледяная молния — Лера вспомнила, какая роль отведена женщинам в строгом, достаточно консервативном драконьем обществе. Что они подумают о ней, если узнают? Начнут презирать? Перестанут уважать? Разочаруются? А когда узнают о том, кем она была, что делала? От страха в животе скрутился склизкий комок, Лера почувствовала тошноту. Надо было рассказать всё вчера, а теперь? Как она скажет Самиру, что спала с Аджиттом? Даже если опустить все подробности их связи, само по себе заявление будет подобно разорвавшейся бомбе. Единственным выходом было не только молчать о сегодняшней ночи, но ещё и не допустить её повторения.
Зима в этом году подобралась непозволительно быстро в короткий срок. Ещё вчера деревья стояли зелёными, а по набережной прогуливались парочки, всё изменилось за одну ночь. Ледяной ветер выстудил воздух, последнее летнее тепло ушло за горы, вода покрылась тонкой коркой льда, а листья и цветы, замороженные, падали под ноги, устилая улицы зелёным ковром. Всё в этом году шло не так.
Аджитт устало вздохнул и покачал головой. Под его ногами расстилался любимый город, и он был бессилен спасти его. Если объявить о надвигающейся угрозе, начнётся паника. Но даже она ни к чему не приведёт — у Совета нет сил, чтобы остановить надвигающуюся катастрофу. Поиски последних Белых ни к чему не привели, а теперь и вовсе не было времени тратить на это драгоценные ресурсы. Отправлять группы в горы, терять молодых или же опытных драконов. Существовала одна надежда остановить гибель их мира, призрачная и, скорее всего, бесполезная попытка — собраться всем вместе, не только главам Кланов, не только сильнейшим из них. А всем, всей Абхее, и попытаться задержать, отбросить губительную волну, грозящую поглотить всё вокруг.
Закрыв глаза, Аджитт с силой потёр их и помассировал переносицу — спать в последнее время стало почти непозволительной роскошью. Если и удавалось попасть в собственную кровать, то в ней Аджитт ворочался до рассвета, путаясь в паутине бессвязных мыслей. Чаще всего они были о гибнущем мире, единственном месте, в котором возможно их существование. Порой, и эти мысли были не особенно приятны, Аджитт думал о Лийе и о том, что до свадьбы осталось меньше двух месяцев. Она упорно отстаивала своё право находиться рядом, и порой ему казалось, что её стало слишком много. Но самое страшное заключалось в том, что он попался в расставленную ловушку: теперь Аджитт не сомневался, что каждое действие Лийи не было спонтанным. Она заставила его нарушить правила, заставила спать с собой и теперь, при всём своём желании, Аджитт не мог отказать ей, когда она просила остаться. Не то, чтобы развлекаться с Лийей ему не нравилось. Скорее нет, чем да. Она была податлива, хоть иногда и с трудом могла делать вид, что его желания — это норма, и что она выполняет их с радостью. Аджитт мог бы поклясться, что после некоторых встреч, когда она уходила, пытаясь держать спину прямо и не спотыкаться на каждом шагу, после того, как он врывался в её тело на протяжение часа или двух подряд, Лийа рыдала, оказавшись дома. Но отчего-то возвращалась снова и снова, с вызовом глядя на него и ожидая, что он прикажет сделать сегодня. Эта молчаливая борьба, совершенно непонятная, и от того пугающая, её борьба с самой собой вызывала беспокойство. Что она задумала? Почему терпит то, что должно было бы приводить её в ужас? Почему вообще решилась на это? Не от великой любви ведь, совершенно точно.
