— Ты же не думаешь продать ковер, мой мальчик?
Свет масляных ламп падал на старое серое лицо. Само время смотрело из черных глаз, и воздух вдруг стал неподвижным. Падальщик едва не задохнулся, когда все вокруг замерло.
«Какой я тебе мальчик?» — хотел он спросить. Демон оскалил бурые зубы — и все сразу пришло в движение. Дрогнули огоньки ламп, шаркнули квадимовы сандалии. Падальщик глотал воздух и не мог надышаться.
Демон исчез. Он и не ждал ответа.
Запруженный народом Длинный рынок заставил страх немного отступить. Все спешили по своим делам, Квадим жадно впитывал краски и звуки города. Над кутерьмой, поверх склона, царило массивное беломраморное здание. Окруженный колоннами, квадратный храм продувался ветрами, наверняка в нем полно солнца, воздуха, а жрецы день-деньской распевают гимны.
Падальщик не жаловал храмы, никогда еще не заходил внутрь. «Может, хоть в храм он не сунется? Нет. Он явится в дом бога, как в любой другой».
— Пять кувшинов масла по цене трех! В твой рост, горожанин! Слышишь? Пять по цене трех!
Да будь ты проклят, мне и одного не надо! Квадим со всей силы отпихнул зазывалу.
Страх пронзил Квадима насквозь, прямо вдоль хребта — потому что падальщик услышал свой голос:
— Смотри, куда прешь! — а потом вдруг: — Пять? Да у тебя масло, небось, все испортилось!
— Никак нет, горожанин…
А у того уже фляжка, по бронзе бегут чеканные атлеты. Квадим хотел прижать руку ко рту, но пальцы стали непослушными, точно сырое мясо. У него за спиной кто-то тихо и мерно дышал, задняя сторона шеи покрылась мурашками.
— …никак нет, горожанин. Ты сам попробуй! Торговцу нужно сбыть масло, вот и все дела.
Квадим подавился и захрипел, когда фляжка пролила масло в рот. Женщина с черной козлиной головой смотрела ему прямо в глаза, витые рога ее были холодны, и на них поблескивал иней. Иней блестел и на губах ее лона.
— Сколько? — прохрипел падальщик.
— Тридцать ставров, горожанин. Да ты смотри, какие кувшины! — зазывала указал на пузатые амфоры, они в самом деле были в человеческий рост, а по объему даже превосходили человека.
Квадим вздрогнул, когда онемевшие пальцы вдруг полезли за пазуху.
— Тридцать за пять кувшинов? Обманываешь, малец! Где ты меня обманываешь?
Гнилье!.. Гнилой плотью несло так, что падальщик зажмурился. Когда он открыл глаза, носильщики заносили последний кувшин в его хибару. Толстый бригадир чихнул. За три дома рыбак снова кормил костер навозом, и рабочий не привык к таким запахам.
