Увы, не застал. Директор умер месяц назад. Глина не поленился, поехал на кладбище, нашел его могилу и, к полному изумлению сопровождавшего его кладбищенского сторожа, встал на свежий холмик, расстегнул ширинку и обильно помочился... Теперь вспомнив, в каком состоянии он тогда пребывал, Глина вдруг замотал головой и заулыбался.
- Вот я вижу, Ян Арвидович не верит этим цифрам. А напрасно, - сказал сибирский нефтяной принц. Он выступал и рассказывал, что один его знакомый давно уже пытается открыть магазин в Подмосковье, да все никак не откроет. Оказывается, нужны сто тридцать семь подписей чиновников. Принц предлагал сделать так, чтобы подписей было не сто тридцать семь, а десять.
"Ну и знакомый у тебя, - подумал Глина, - магазин открыть не может".
- Да нет, нет, Густав Кириллович, я с вами совершенно солидарен, сказал он, быстро включив и тут же выключив микрофон...
В машину он сел уже в двенадцатом часу. А с Магорецким и Маркизом договаривались на девять. Впрочем, ехать было недалеко, минут десять, да и когда договаривались, решили, что все будут ждать его в квартире на первом этаже, где жили студенты, и оттуда вместе поднимутся на второй: Глина распорядился, чтобы квартира была открыта.
Машины оставили на улице, два телохранителя быстро прошли в арку и дальше во двор, Глина пошел за ними. Его попросили не торопиться, но он сказал, что и так опаздывает. Дом стоял в глубине темного двора, в окнах нигде не было света. Глина посмотрел наверх и в сумерках увидел, что на самом верхнем этаже одно из окон наполовину открыто. Кто-то из охраны тоже увидел это приоткрытое окно, закричал что-то, бросился, чтобы повалить Глину на землю и закрыть собой, но, прежде чем он долетел, Глина увидел вспышку.
Магорецкий
- Я, дорогой мой Сёма, в молодости, еще до института, три года болтался без дела. Никуда не мог поступить. Дворником устроился, чтобы иметь свою комнату и жить отдельно от родителей, - вот здесь, за углом, в двух минутах отсюда, в полуподвале отличная была хата метров тридцать. Называлась у нас "Семь ступеней вниз". На дне жил, без кавычек. Народу всегда полно: мазилы какие-то непризнанные, лабухи, просто фарца залетная. Не все хиппи, но хипповатые. Когда спал, не знаю. С кем - не помню. На все сил хватало. Я был компанейский малый, такой... кент из кентов. Меня уже тогда звали Великий Маг... Я не хвастаюсь, напротив, я хочу тебе сказать, что я не избранный. Знаешь, "много званых, но мало избранных". А я поначалу и званым-то не был. Четыре года в разные вузы поступал, пока поступил. И во ВГИК пытался, и в ГИТИС, и в "Щуку", и в "Щепку". Но ведь поступал же, не бросил! И всю последующую жизнь выползал из собственного говна. И сейчас еще не вполне выполз. - Магрецкий замолчал, потому что Протасов встал, чтобы снять чайник с огня и заварить кофе. Было, должно быть, часа три ночи. Сна ни в одном глазу, но для того чтобы поддерживать тонус, кофе надо было заваривать каждые полчаса.
