Играем Горького | страница 4



Протасов вернулся почти сразу же и первым делом выпил водку, налитую для Балабанова. "О' кей, ребята, все будет в порядке", - сказал он, взял бутерброд и придвинул к себе чашку кофе. Все молчали. "Вы уедете отсюда последними. Через месяц или через два", - добавил Протасов и улыбнулся Телке. "Вы дали ему денег. И теперь они превратятся в нарезанную бумагу", глядя на пустой стакан Балабанова, задумчиво сказал Гриша. Протасов усмехнулся и молча показал большой палец: мол, шутка понравилась. Он спокойно доел бутерброд, допил кофе, посмотрел на часы и встал. "Дорогой мой Станиславский, не берите в голову, - сказал он, остановившись позади Гришки и дружески положив ему руку на плечо. - Не Булгакова играем -Горького, Алексея Максимовича. Пьеса "На дне". Человек - это звучит гордо. Всё - в человеке, всё для человека". "Нет, нет, - сказал Гриша, резко повернувшись к нему, - мне больше нравится другое: человек за все платит сам. И там еще есть другое: когда я пьян, мне всё нравится. Вот это самое главное". Начитанный Протасов охотно подхватил: "Я тоже всегда презирал людей, которые слишком заботятся о том, чтобы быть сытыми. Занавес и антракт. Обещаю вечером продолжить".

Он вышел. И Телка поднялась и вышла вслед за ним. "Не захлопывай дверь, сейчас Ляпа придет!" - крикнул ей вдогонку Гриша Базыкин.

Тёлка

К прозвищу, каким современные молодые люди обычно обозначают девиц безликой породы, пригодных разве на то, чтобы провести с ними бездарный вечер с пивом и водкой, закончить его в постели каким-нибудь безобразным сексом и, расставшись наутро, постараться забыть о них навсегда, - к этому своему прозвищу Телка относилась спокойно. Быть может, потому, что прозвище это - нет, даже не прозвище, а имя - прилипло к ней с раннего детства и имело свой особенный смысл. Называть ее Телочкой, ласково приглушая, пригашая ее настоящее, для русской речи какое-то вызывающе звонкое имя Нателла, стала деревенская бабушка, мамина мама, у которой ребенком она подолгу жила (а сама мама, героиня провинциальной сцены, тем временем моталась по стране - из города в город, от театра к театру и от любовника к любовнику). А еще она не противилась этому прозвищу потому, что оно вполне определяло осознанное и принятое ею если и не актерское, то жизненное амплуа - женщины доброй, ласковой, преданной, в общем-то, неглупой, хотя и немного замедленной в реакциях и поэтому склонной даже о самом простом и очевидном говорить неторопливо и обстоятельно.