— Я должен возвратить тебя в храм, покуда не причинил ещё больше вреда. Я и так вызвал довольно гнева Великих Богов.
Райя протянул руку. Нен-Нуфер недоуменно проследила за его взглядом и в страхе затрясла головой.
— Жрица, ты вольна не доверять поводьям в этих руках, — царевич опустил глаза. — И если ты отказываешься всходить на мою колесницу, я пойду подле тебя той дорогой, что ты пришла сюда.
Нен-Нуфер вновь затрясла головой, не в силах разлепить сомкнутые страхом губы.
— Доверься мне, — рукопожатие стало сильнее и вторая рука легла на её отогретое солнцем плечо. — Зной становится невыносимым. Долгая дорога пойдёт тебе лишь во вред, и ты намного дольше не сможешь радовать Богиню танцами. Доверься мне, мой прекрасный лотос.
Она сделала шаг к лошади, и Райя опустил её руку на гриву — такую же колкую, что и его парик. Царевич улыбнулся, и Нен-Нуфер улыбнулась в ответ, а потом дотронулась до его щеки и смазала краску со словами:
— Я напугаю своим видом весь храм, а от тебя придёт в ужас весь дворец, мой господин.
Он накрыл её руку тёплой ладонью и только сильнее прижал к своей щеке.
— Пусть пугаются. Я не стану умываться, дабы сохранить твоё прикосновение.
Нен-Нуфер чувствовала, как дрожит на груди крохотная фигурка Исиды, и всё равно не в силах была отдёрнуть руки, но Райя сам вдруг отпустил её, чтобы в следующее мгновение сомкнуть руки вокруг талии. Скованный голодом желудок сжался в комок, дыхание замерло. Царевич оторвал её от земли, их глаза вновь встретились, но Райя не разомкнул губ и поставил её на колесницу так быстро, словно тело её обожгло его. Нен-Нуфер судорожно вцепилась в бортик, но тут же вновь почувствовала на спине руку царевича. Когда он успел вскочить в колесницу и откуда в его руках окровавленная материя… Райя швырнул ткань под ноги и обернулся на миг к отцовской гробнице, чтобы удостовериться, что не оставил никаких следов.
— А теперь держись крепко.
Он натянул вожжи и хлестнул лошадей. Нен-Нуфер покачнулась, но рука с хлыстом успела остановить падение. Наверное, царевич правил умело, не хуже старшего брата, которому Божественный доверяет свою жизнь и жизнь Великой Царицы, но она весь путь держала глаза закрытыми, не смея шелохнуться. Сухой ветер царапал щёки. Пальцы болели от напряжения, хотя лошади бежали ровно, и колесница почти не подпрыгивала. И вдруг всё замерло. Они, казалось, только оставили позади великие пирамиды, а перед ними уже выросли белые стены Мемфиса. Райя спрыгнул с колесницы.
