Она так увлеклась рисованием, что, должно быть, что-то ляпнула по-русски, потому что её вдруг достаточно грубо на родном языке попросили не мешать людям смотреть. Извинившись по-арабски и немного сконфузив недовольную даму, Сусанна глянула на телефон и поняла, что уже бессмысленно бежать в сад — Марина с Пашей явно ушли, наградив её неприятными эпитетами. Как она не подумала взять у них номер телефона!
Ни у саркофага египтолога, ни в кафе их, конечно же, не оказалось. Сусанна почувствовала нестерпимую жажду и решила разориться на бутылку воды. Устроившись на открытой террасе, она вытащила планшет, выкинула лист с жалкими попытками имитации письма писцов и принялась вбивать в файл фразы, которые сделала под рисунками, пока ещё не утратила способность понимать собственные каракули. Возвращаться в отель не хотелось — до ужина ещё было далеко, а здесь царила прохлада, потому она открыла продолжение главы.
«Слова слетали с уст жреца машинально — Пентаур не понимал смысла заученных фраз. Чад факелов окутал его, и среди общего гула он отчётливо видел лишь тело Нен-Нуфер, светящееся сквозь тонкое одеяние… Чем быстрее становились её движения, тем сильнее билось его сердце, и тем тише и прерывистей звучал его голос, и под конец праздника он превратился в шёпот, вызвав в толпе волну ропота.
Когда процессия жрецов сделала последний круг, Амени подал Пентауру знак следовать за ним. Когда молодой жрец вошёл за верховным жрецом в келью с толстыми стенами и всего двумя скамьями по обе стороны от двери, сердце его забилось с удвоенной силой. Здесь обсуждают дела государства, сюда приходит сам фараон. Только нынче колесница Божественного покинула храм одной из первых.
Амени взглядом указал на скамью. Пентаур сел. Взгляд учителя недобро сиял в темноте. Впервые Амени пригласил его к себе после ночной церемонии. Объяснение тому было одно — Пентаур допустил оплошность и расстроил фараона, который оставил позади всю свиту. Быть может, в этот самый момент Его Святейшество ведёт возмущённую беседу со своим братом Сети, бессменным возницей фараона, и в другой свой приход в эту самую келью, вспомнит в беседе с Амени о нерадивости его жрецов.
Пентаур принялся перебирать в памяти слова молитв, которые читал. Он надеялся на память, потому что владевшие им мысли были далеки от благочестивых молитв к мудрому Пта.
— Я видел, как ты смотрел на неё, — нарушил тишину шёпот Амени.
Пентаур побледнел. Глупо отрицать очевидное, когда даже мимолётной улыбки не утаить от всевидящего ока наставника. Верховный жрец неспроста не зажёг ни одного светильника. Ему достаточно было видеть глаза ученика.
