За первый час работы огорчение переросло в боль. Я гадал, что же сделал не так. Или он проснулся и осознал, что совершил самую огромную в жизни ошибку?
За второй час огорчение и боль превратились в злость. Меня бесило, что он просто свалил. Из всех людей именно он. Я проверил телефон раз десять. Там ничего не было…
А за третий час меня озарило. Я же имел дело с Троем. Моим Троем. Мужчиной, которого я знал лучше, чем себя, и до меня дошло: его утренний уход никак со мной не связан.
Босс пощелкал пальцами перед моим лицом.
– Ты здесь, сынок? – спросил он. – Все утро хандрил, а теперь стоишь и глупо улыбаешься.
Я засмеялся.
– Да, я в порядке. Правда. Но мне нужно уйти. Я отработаю все часы, обещаю.
Ответа я дожидаться не стал. Я помчался к своему грузовику и забрался внутрь. Проверил время: без десяти десять. С места я рванул, как ошпаренный кот, а пять минут спустя тормозил на его подъездной дорожке и стал ждать.
Прошло приблизительно четыре минуты. Казалось безумным, насколько хорошо я его знал.
Трой остановил машину, и выражение его лица было смесью счастья и сдержанности. Черт.
Такого я не хотел. Вот почему переход от дружбы к любовникам – плохая идея. Не хотелось, чтоб при виде меня он переживал или грустил, или пугался. Нам нужно было во всем разобраться. Прямо сейчас.
Он медленно вылез из машины.
– Привет.
– Привет, – отозвался я.
Он посмотрел на часы.
– Что ты здесь делаешь? Разве ты не должен работать?
– А ты? – возразил я. – Я здесь, потому что знаю тебя.
– Что?
– Дай угадаю. Утром ты проснулся у меня дома и запаниковал. Потом, прихлебывая утренний кофе, ты пришел к мысли «что же я наделал?», а, отработав первый час, убедил себя, что ошибся. А к моменту утреннего чая твой мозг мчался со скоростью миллион километров в час, и ты решил, что мы просрали нашу дружбу.
Он прикусил губу и отвел взгляд.
– Возможно.
Я засмеялся.
– Вот именно. Ты вел себя точно так же, когда мы открылись нашим семьям. И перед финальными экзаменами.
Он улыбнулся, и я знал, что был прав. Он посмотрел прямо на меня. Его глаза светились неуверенностью и страхом.
– Мы можем поговорить в доме?
Я проследовал за ним в кухню, и он включил чайник. Потом развернулся и задницей прислонился к стойке. Его руки суетливо двигались, и он спрятал их в карманы. Я почти уже решил, что он что–то произнесет, но он лишь протяжно выдохнул.
– Трой, – мягко начал я и встал напротив него, обнажая свои эмоции не меньше, чем он. – О чем ты думаешь? Расскажи мне. Ты всегда был способен поговорить со мной.
