Какие у меня были варианты?
Признаться в чудовищном преступлении, на блюдечке преподнести Совету отличный шанс избавиться от неугодного новичка. Или по щелчку пальцев отдаваться беспринципному развратному скоту, чувствуя себя вещью?
На мгновение я представила, что моё тело мне больше не принадлежит, что чужой, нежеланный мужчина может пользоваться им, как заблагорассудится. Во рту разлилась вязкая горечь. В висках застучало. Затылок сдавило железным обручем.
У меня нет выбора.
Нет. Выбора.
Дьявол!
На завтрак я, конечно же, не пошла: даже мысль о еде вызывала отвращение. К тому же описанное в послании разумнее было делать на голодный желудок.
«Я не могу. Не могу. Не могу».
Приближаясь к кабинету Молоха, я чувствовала усиливающуюся тошноту. Ноги не держали. Колени подгибались, обмякшие, ослабевшие.
Под дверью я стояла, должно быть, минут сорок. Мимо проходили жнецы, задевая липкими взглядами, окуная в удушливые ароматы мужских парфюмов. Хлипкая деревянная преграда казалась рубиконом: переступи порог — и назад пути не будет, что-то во мне изменится безвозвратно. Смогу ли я относиться к себе как раньше? Не стану ли воспринимать своё тело иначе?
Сверху, как ушат ледяной воды, обрушилось понимание: я уже — уже! — ощущаю себя испачканной, уже постепенно отделяю тело от личности. Вот, бери мою оболочку: она — не я! А я в домике. Я спряталась. И ничего не чувствую.
«Не думай. Просто сделай это».
Услышав скрип несмазанных дверных петель, Молох оторвал взгляд от документов. При виде его, застёгнутого на все пуговицы, лицемерно-правильного, захотелось швырнуть чем-нибудь в стену.
«Ненавижу».
— Эстер? — брови сошлись на переносице.
Ах, да. Нельзя заставлять начальника ждать.
Шаг. Ещё один. До проклятого стола было дальше, чем до дна морского, и я тонула, захлёбываясь в омерзении, в своём позоре. Глотала его, как мутную воду, погружаясь глубже и глубже. Опускаясь на самое дно.
Молох следил за моим приближением и всё больше хмурился. В утреннем полумраке глаза за стёклами очков светились неоновой зеленью. Кресло скрипнуло, отодвинувшись от стола.
— Эстер?
Что это на его лице? Недоумение? Я вроде чётко следовала инструкциям.
Первым в списке числился поцелуй, но это было уже за гранью, потому что могло сорвать хрупкую вуаль отрешённости, вышвырнуть меня из тёмного домика, в котором я спряталась.
Я низко склонила голову, не желая любоваться похотью, жадным нетерпением, видеть, как этот урод упивается властью надо мной, уязвимой и беззащитной.
