— Нет, — стиснув зубы, процедил Иуда. — Это путь Пророка, явленный ему Господом!
Он поднялся на ноги, вырвав из моей ладони свою руку.
Мне стоило больших трудов произнести следующие слова. Я знал, какой они произведут эффект… Но все равно решил это сказать.
— Я не верю, что этот путь явил Бог. Как вообще Бог может с этим мириться?
Иуда распахнул глаза.
— Теперь ты решил…, — проговорил Иуда и, отшатнувшись, сел на каменные ступени.
Он прищурился и взглянул на меня, словно на незнакомца. Его лицо помрачнело.
— Теперь, в самое важное и судьбоносное для всех нас время, ты решил усомниться в Священном Писании? Когда ты больше всего мне нужен?
Я молча смотрел на него. От волнения у Иуды дёрнулась губа.
— Скажи мне, — сказал Иуда и помолчал, намеренно растягивая паузу. — Если бы тебе удалось заставить окаянную Саломею остаться в коммуне, ты бы тоже всё это чувствовал?
Мне показалось, будто мой брат-близнец ударил меня в живот. Он знал, что я испытывал к Мэй. Теперь он воспользовался этим против меня. Иуда наклонился вперед, опершись локтями на колени.
— Ну? Чувствовал бы?
Я задумался над его вопросом, очень серьезно задумался. Я представил себе обворожительную улыбку Мэй, ее длинные темные волосы и светло-голубые голубые глаза, которые больше всего мне в ней нравились. Но потом я зажмурился и увидел ее в объятьях Стикса. Увидел, как она на него смотрела. И то, как она теперь смотрела на меня. С жалостью, может даже с ненавистью.
Никакой любви и уважения.
«И о чём только я думал?»
У меня в голове творилась полная неразбериха. Я пытался представить себя женатым на Мэй здесь, в новом Сионе. Я бы ни никогда не взял в супруги никого другого. Но Мэй ни за что бы не стала терпеть такую жизнь. Она ненавидела это место, а я слишком ее любил, чтобы желать ей подобного.
Черт, я уже понятия не имел, что чувствую. Чем дольше я сидел в этой камере, снося боль и пытки, тем больше тускнели мои чувства к ней. Кому нужен тот, кто тебя презирает? Кому нужна женщина, которой отвратительно всё, чем ты являешься?
Мэй хотела, чтобы я был ей другом, а вместо этого я нанес удар ей в спину. Меня захлестнула тупая, невыносимая боль. Не считая моего брата, Мэй была моим единственным другом.
Сейчас мне очень был нужен друг.
Медленно и тяжело втянув в себя воздух, я встретился взглядом со своим братом.
— Я бы никогда не стал ее удерживать.
Иуда одёрнул назад голову. Я его шокировал. И я понял, что сейчас он не почувствовал обмана в моих откровениях, точно так же, как ранее и я не почувствовал лжи в его.
