— Ты отвратителен… — шепчет она. — Мы скоро станем сводными братом и сестрой, а ты… Я замужем!
— Всегда мечтал трахнуть сводную сестренку, карамелька. Если согласна — подмигни.
Она трясет головой, зажмурившись. Я замечаю что-то странное на ее лице и делаю шаг, хватая ее за подбородок и поворачивая лицо на свет.
— Не трогай! Не трогай! Мне больно!
— Конфетка, это что за херня? — интересуюсь я, рассматривая синяк на челюсти, с которого, видимо, она смыла штукатурку, потому что до этого я его не видел.
— Я ударилась! Отпусти! — Она снова отталкивает меня, и в глазах блестят слезы.
— Ударилась? Об чей-то кулак? Он тебя еще и бьет? — Я приподнимаю бровь, а нимфа, всхлипнув, внезапно выбегает из ванны, хлопнув громко дверью.
Я смотрю ей вслед. Черт, карамелька.
Я знаю, что она вернется рано или поздно, потому что ей понравилось, как бы она ни отрицала. Готов поспорить на что угодно, что максимум, на что способен ее хряк — две минуты дрыганий на ней и кулак вместо предварительной ласки.
Ну и мразь.
Я открываю воду в раковине и быстро умываюсь, пытаясь хоть немного остыть. Кажется, это бесполезно, потому что я весь в ее сладком запахе.
В этот момент открывается дверь, и я слышу удивленный голос за спиной:
— Ой! Кристиан, ты когда успел вернуться? Я ж дверь закрыла!
Ммм… бля.
Я выскакиваю из ванной, как во сне. Перед глазами клубится туман, между ног все еще пульсирует, сами ноги становятся ватными. Едва ли не сталкиваюсь с мамой, пролетаю мимо нее со словами: «Мам, я домой. Позже позвоню», — и бросаюсь к обуви. Пока мама соображает, что, собственно, происходит, я уже посылаю ей воздушный поцелуй и вылетаю из квартиры, даже не попрощавшись с Павлом Георгиевичем.
Прислоняюсь спиной к двери, закрываю глаза и какое-то время перевожу дыхание. Блин блинский, я насквозь пропахла Кристианом! Или мне кажется? Не верится, что он только что хозяйничал в моих трусиках, обжигал меня своим дыханием, целовал мое ухо, которое теперь огнем горит, прижимал меня к себе… А я…
Господи! Какой позор! Я же замужем! Он почти мой брат!
Кое-как отклеиваюсь от двери и медленно спускаюсь вниз. Выхожу на улицу. Темно. Васька справляет нужду в густых кустах у дома, болтая по телефону и громко смеясь. Роняет телефон, видимо, прямо в лужу, матерится, вылезает из кустов, вытирая его о ветровку, и снова прикладывает к уху. А я смотрю на него, и меня начинает жутко мутить. Какой же он отвратительный! И как я раньше этого не замечала? Или замечала, да просто внимание от других мужчин не получала, чтобы пробудить в себе хоть толику разума?
