Курс N by E | страница 50

Затем вблизи послышался шум воды, но ничего еще не было видно. Вдруг совсем близко с оглушительным гудком, прямо у кормы из тумана вырос пароход, колоссальный и страшный для нашего маленького суденышка. Разрезая волны и оставляя за собой широкий пенящийся след, он миновал нас. Туман снова сомкнулся, гудки становились все слабее и наконец совсем затерялись вдали. Мы опять остались одни. Бот слегка покачивался на волнах, оставленных пароходом. И тут впереди, с правого борта, отчетливо и ровно раздался гнусавый рев сирены маяка. Мыс Норман! Мы прошли пролив.

Туман рассеялся. Мы увидели белый столб света и сигнальную будку под красной крышей, это был Белл-Айл — открытое море.

Попутный ветер и сорок миль до Батл-Харбора!

XXXI

2 июля. Батл-Харбор

Близ юго-восточного угла Лабрадора, чуть севернее той неопределенной линии, за которой пролив Белл-Айл становится Атлантическим океаном, лежит остров Карибу. У северо-западной оконечности острова, так близко к нему, что их разделяет не более ста ярдов в самом широком и всего несколько футов в самом узком месте, расположен остров Батл. Узкий рукав воды между ними и есть Батл-Харбор.

Весь день держалась хорошая ясная погода, около полудня ветер принес нас к самому Лабрадору. В течение четырех часов мы наслаждались развертывавшейся перед нами панорамой вытянутого дикого берега, превращенного низкими лучами солнца в волшебно-прекрасную страну. И наконец, когда на нас уже стали покушаться длинные тени гор, а надвигавшиеся сумерки окутали прохладой, как раз тогда, когда мы больше всего на свете нуждались в гавани, горячем ужине и спокойном ночлеге, перед самым нашим носом оказались узкие ворота прохода Батл-Харбор — его черный ход. Однако проход этот был настолько узким, что мы никогда не рискнули бы войти в него, если б не дружеская помощь рыбака, оказавшегося поблизости.

— Подойди к нам! — крикнули мы.

И десять минут спустя, следуя на буксире за его моторной лодкой, мы полным ходом вошли на рейд Батл-Харбора, бросили якорь и уселись пить кофе с горячими оладьями, какие пекут на Аляске.

XXXII

52°15′30″ северной широты

55°34′40″ западной долготы

Острова Самоа, их природа, быт и нравы островитян настолько часто описывались, что я позволю себе опустить это и продолжаю рассказ о самом путешествии. Пусть эти слова, принадлежащие храброму капитану Фоссу, позволят и мне избавить читателя от повторения всего, что можно сказать о Батл-Харборе, о местном населении, промыслах, пристанях, сушилках для рыбы, лавках, складах и Гренфельской миссии. Можно добавить, что столь же много написано и о гостеприимстве, о благах цивилизации, о друзьях, об удовольствии, которое все это может доставить избитым и истерзанным странникам, и что непозволительно рассказывать об этом даже в таком частном повествовании. В самом деле, уже так много написано решительно обо всем, что, если в полной мере уяснить себе значение мудрых слов старого капитана Фосса, все писатели могли бы спокойно отложить в сторону перо и, полагая, что для достижения всеобщего взаимопонимания (этой предпосылки общественного благополучия и счастья) уже сделано все возможное, угомониться, начать выращивать и пожинать плоды этого счастья, подобно всем простым смертным. Однако писатели исходят из представления об исключительности своего бренного существования и продолжают писать. Таким образом, все это пустозвонное искусство становится лишь формой распространения предполагаемой исключительности или способом самовыражения. Позвольте же и мне, выступающему в роли писателя, облачиться в мантию собственного изготовления и, вполне довольствуясь доставшейся мне скромной долей в общем величии литературы, продемонстрировать низшую сторону моего «я», в расчете скорее на симпатию, нежели на похвалу.