— Волнуешься? — спросил отец.
Этот вопрос тоже звучал не первый раз за последние несколько дней, и я привычно ответила:
— Конечно, волнуюсь! Вдруг я не понравлюсь жениху? Или он мне?
— Это вряд ли, — улыбнулся он и подкрутил седеющий ус. — Ты выросла в настоящую красавицу, а он так возмужал, что не удивлюсь, если вы друг друга не узнаете.
— Как же не узнаем, если известно, кто должен прибыть в гости? Не он ли прислал нам приглашение?
— Вьенна, иногда ты рассуждаешь в точности, как твоя матушка, — укоризненно произнес он. — Не то чтобы это нечто плохое...
— Я все слышу, — раздалось из кареты, и слуги на запятках зафыркали.
— Но ты ведь юная девушка, — продолжал отец, не давая сбить себя с толку, — почему я не вижу пылкого румянца? Почему твое сердце не колотится и не замирает от страха и ожидания?
— У меня нет лихорадки, — заверила я и коснулась щеки тыльной стороной кисти. — А румянец, кажется, есть.
— Во всю щеку, как у крестьянки, — недовольно отметила мама, снова выглянув в окошко. — Говорю тебе, сядь в карету, остынь! Неприлично являться в гости в таком виде!
— Ты так говоришь, будто Вьенна едет туда раздетой, — не остался в долгу отец.
— Когда я была в ее возрасте... — мама выдержала паузу, — наряжаться в мужское платье считалось недопустимым!
— Матушка, если бы я была в юбке, то она бы задралась, а это ведь куда более неприлично, верно?
— Если бы ты ехала в карете, как подобает девушке твоего рода и воспитания, или хотя бы в дамском седле, не пришлось бы ничего выдумывать.
— Оно неудобное, — вздохнула я. — Я уже с него падала, больше не хочется. А в карете душно.
— Готвиг, если я умру прежде времени, знай: в этом повинны выходки твоей дочери! — заявила мама и снова скрылась за занавеской.
— Нашей, — поправил отец и ухмыльнулся.
Разговор этот велся не в первый раз, и, по-моему, все получали от него удовольствие. В самом деле, если бы мама действительно хотела мне что-то запретить, то сделала бы это, и отец бы ее поддержал, а ослушаться родителей я не могла. Но нет, она ворчала, однако позволяла мне некоторые вольности. Может быть, потому что соскучилась после долгой разлуки и готовилась к новой, а потому стремилась меня побаловать?
— Альрик сильно изменился? — спросила я полушепотом.
— Говорю же, не узнаешь, — ответил отец. — Потерпи немного, сама увидишь.
— Да я ведь не о лице! Вряд ли он стал противнее, чем был семь лет назад, — не удержалась я. — А вот если характер у него прежний, то я еще подумаю, выходить ли за него замуж...
