— Девочки мои, к столу! Пирог готов!
Крепко сжав запястье подруги, Амика помчалась на кухню, словно маленькая голодная девочка. Слегка подавшись вперед, Пуэлла печально вдохнула ее знакомый запах. Слезы застыли в глазах. Расставаться совсем не хотелось.
— А вот и он, — улыбчиво сказала дайра Лакрим, разрезая свой кулинарный шедевр старым ножичком с деревянной ручкой в форме экзотической птицы. Пирог уже стоял в середине столика, расположенный на большом блюде с синей каймой, которое бабушка доставала лишь по праздникам. — Налетайте, девчонки! В честь такого дня для вас не жалко приготовить и еще один.
— Ваши пироги всегда самые лучшие, дайра Лакрим, — смущенно ответила Амика, пробуя свою порцию и сразу же расплываясь в довольной и сытой улыбке. — М-м-м, просто объедение!
— Спасибо, дорогая. — Старушка нежно провела ладонью по рыжим кудряшкам, и Пуэлла почувствовала, как в горле у нее встает тяжелый ком. — Как, все-таки, здорово сидеть тут с вами, молодыми! Я буду скучать по этой трескотне.
Амика решительно затрясла головой.
— Даже не думайте, что я Вас тут одну оставлю! Буду каждую неделю прибегать, а может и чаще.
Дайра Лакрим скрипуче рассмеялась.
— Ну хорошо, как пожелаешь, девочка.
Хоть из начинки пирога и можно было сделать целый букет шиккских белошеек — бабушка явно заплатила за мешочки с лепестками хорошую сумму — Пуэлла все равно ела через силу. Горло словно распухло, глотать было тяжело и больно. Один лишь взгляд на эту светлую маленькую кухоньку, на раздвинутые шторки, на призрачный тюль и на маленький коврик в ногах заставлял ее глаза слезиться.
«Я не могу оставить свою семью, — решила она твердо. — Пусть бабушка и огорчится, когда меня пришлют обратно в Шикк, но зато моя жизнь не пойдет под откос».
Она сделала большой глоток терпкого травяного чая и тихо вздохнула, чувствуя неожиданную усталость. Ее плечи опустились, золотой неразборчивый знак во лбу слабо зазудел, будто предупреждая о чем-то. Она взглянула на маленькие часики, висевшие рядом с холодильником: до полудня еще оставалось время.
Кто-то стоял в проходе, в маленьком золотистом коридорчике, и смотрел на нее, залитый светом Златолика. Он был человеком и птицей, живым и мертвым одновременно — Пуэлла отчетливо ощутила его могучую нечеловеческую натуру, всецело обращенную к ней, наблюдающую, изучающую. Вздрогнув, девушка резко обернулась, но не увидела ничего, кроме коротенькой красной шторки, висевшей перед открытой дверью в кухню, и легкой призрачной тени, мелькнувшей влево, к зеркалу перед входной дверью.
