глубине его обнаружилась небольшая хижина, не
видимая постороннему взгляду со стороны.
Когда девушка открыла дверь и пригласила
меня войти, я увидела чисто прибранную комнатку, даже скорее каморку, где нам двоим было тесно.
Узенькая лежанка под теплым одеялом, сшитым из
крошечных кусков ткани, напротив небольшой
камин, а между ними почти игрушечный стол и
такое же кресло. Рядом с изголовьем лежанки
располагался стеллаж, на нижних полках которого
стояли, лежали книги, а наверху свитки, карандаши
и кружка с тарелкой.
— Вот, закутайся и согреешься, — девушка
протянула
мне
большую,
штопаную-перештопанную шаль, лежавшую под
жиденькой подушкой, и оттуда же извлекла
носки. — Надевай и грейся, а я сейчас какао
сделаю. Ты любишь какао?
Не дожидаясь ответа, она протянула руку и
достала с верхней полки жестяную банку, и тут же
вспыхнул огонь в камине, на столе появилась
полотняная салфетка и чашки.
— Как тебя зовут? — не выдержала я, наблюдая за действиями хозяйки хижины и
понимая, что передо мной хоть и юная, но
магиня. — И почему ты живешь здесь, на
кладбище?
— А где мне еще жить? — удивилась она и
водрузила на каминную полку кастрюльку с
водой. — Покинуть это место я не могу, а
выполнять приказы леди Фэйн тем более, я для нее
мертва. Вот и живу здесь, ухаживаю за могилами. В
них лежат такие же сиротки, как я, хоть кто-то же
должен о них помнить. А имя — да кто же знает
мое настоящее имя? В памяти иногда смутно
всплывают лица матушки, отца, и мне чудится, что
были еще и бабушка с дедом, а может, мне все это
только кажется. Меня в приюте звали Рутой, а
сейчас меня никак не зовут, я кладбищенская тень, которую замечает только Барубар, даже жрец не
знает, что я здесь живу. Хотя, — сосредоточенно
нахмурила лоб, — он стар и подслеповат. А ты, как
ты здесь появилась? Неужели ты одна из крестниц
леди Фэйн?
— Да, я одна из них, только зимой узнала об
этом, — подтвердила я, — а почему ты говоришь, что должна лежать в той могиле?
— Это случилось поздней осенью, меня
наказали в очередной раз, — пояснила Рут, разливая по чашкам ароматный какао, — я
нехорошо подумала о леди Фэйн. Это случилось
после отпевания малышки Милли, ей было семь
лет. Я сидела ближе к выходу, когда вошла твоя
крестная и опустилась на колени перед гробиком, она так скорбела, что я подумала: «На месте Милли
должна лежать ты, а девочек нужно вернуть в
хорошие условия проживания, чтобы не хоронить
за осень-зиму по несколько человек». Мои мысли
прочитали, а вечером в наказание оставили
