Меня охватила такая смесь чувств, что я и не подумала попытаться сбежать. Было радостно и волнительно от того, что я оказалась права, было стыдно за то, что сейчас Глеб увидит меня здесь, было страшно от того, что он и правда писал обо мне, а я… я не могла бы полюбить его, потому что он мне совершенно не нужен!
Раздался скрип двери, и я глянула в сторону Глеба, чья фигура отлично вырисовывалась в дверном проёме и подсвечивалась ярким светом от люстры.
Я лежала в луже воды, и мою ногу придавливала металлическая бочка. Глеб подскочил ко мне, оглядев оценивающим взглядом, и быстро поднял бочку, а затем присел возле меня на корточки.
Какой позор! Я прикрыла глаза, чтобы не видеть лица Глеба.
— Сомова, ты жива? — спросил он обеспокоенно, но при этом и раздражённо.
Странноватая реакция на то, что любимая девушка пришла к нему ночью.
— Ага, — отозвалась я и попыталась подняться — нога болела неистово.
Всё же встать я сумела, но от Глеба не укрылось, с каким трудом это было сделано. Я так и не решилась посмотреть на него: это так странно теперь, когда знаешь о его чувствах. Как смотреть ему в глаза? Как не видеть теперь за его ненавистью чего-то большего?
— Давай помогу, — вздохнул парень и легко подхватил меня на руки.
Я ойкнула, но обхватила его шею руками. Вышло неожиданно, и я совсем растерялась.
Как же неудобно! И вдвойне неудобно теперь, когда я знала, что он чувствует ко мне.
А я в одной ночнушке. Хорошо, что она у меня плотная и состоит из шорт и футболки — хоть не так стыдно. И хорошо, что и на парне футболка тоже присутствует!
Но тепло его тела я чувствовала всё равно, ведь парень только вылез из-под одеяла, а я успела замёрзнуть на улице.
Он прижимал меня к себе, но в этом не было ничего чувственного — он просто меня нёс. Признаться, я ожидала чего-то иного… какую-то бурю эмоций или вроде того.
Впрочем, стыдно мне стало очень сильно, когда парень занёс меня в избушку и опустил на кресло, а затем стянул с себя футболку. Я сперва не поняла, зачем, но, заметив на его футболке огромное мокрое мятно, смекнула, что он прижимал меня к себе, а я моя одежды вымокла насквозь.
Это было странно: ночь, я и Ивлев, причём он оставался в одних трусах. Видимо, он подумал о том же самом и потому поспешно натянул серые бриджи.
Наверно, ему стало так комфортнее, а вот мне — ничуть, потому что приходилось старательно не таращиться на его голый торс.
— Объяснишь? — поинтересовался парень строго и устроился на кровати, усевшись по-турецки.
