— Оли, ты себя слышишь? — Содерсберг закипал мгновенно. — Два дохлых бандоса: одного точно повесили, а другого скрутил сердечный приступ? Ну как так-то?!
— Я понимаю, тебе будет сложно объяснить картину произошедшего, но, что есть — то есть. Одного задушили. Второй умер сам. Допускаю, что от страха — посмотри, как искажены все лицевые мышцы.
— Нах тебя и твои мышцы! — громко топая по ветхим доскам чердака, Никлас покинул место преступления.
В подъезде Хлоя неторопливо и заунывно допрашивала возможного свидетеля — единственного жильца пятого этажа, последнего этажа этого дома. Бросив взгляд на свидетеля, Никлас уверился в бесперспективности занятия коллеги. Этот алкаш может как услышать и увидеть что угодно, так и пропустить само Второе Пришествие. В зависимости от формы опьянения. Полагаться на его свидетельства может только начинающий следак. Никлас и Хлоя не были начинающими.
Уже в машине, спустя четверть часа, когда Хлоя закончила петлять по улицам Васастана и выехала на прямую Кларастрандследен, Содерсберг разлепил веки и посмотрел на старые наручные часы:
— Ох ты ж! Завозились мы с этими гадами! Что там с соседом — пусто?
— Он говорит, что ночью на чердаке часто собираются всякие тёмные личности. Бывают, что и шумят, кричат, ещё что-то. Он в это время старается не высовываться. Думаю, что если бы и захотел, то не смог бы. Ставлю сотню, что уже после пяти вечера он в дрова.
Никлас нипочём бы не решился перебить её ставку. Он хмыкнул и задумчиво почесал переносицу:
— Что, так и сказал: «тёмные личности»?
— Представь себе. Ничего, да?
— Не перевелись, оказывается, романтики. Даже среди синяков.
— Мне кажется, что только среди синяков и прочих наших «друзей» они и остались. Прогресс и цифровизация, мать их!
— Да, не забудь ещё густой флёр экобунтарства…
— Никлас, дело к ночи, завязывай!
— Ну да, ты права, как и всегда.
— Что собираешься делать?
— Думаю, выпью.
— Ты же понимаешь о чём я? Что с Филле и Рулле?
— Говорю же — выпью. А потом буду думать. Если ничего не придёт в голову — завтра-послезавтра наведаюсь в Ринкебю.
— Что, совсем плохо с идеями?
— А у тебя они есть? Два жмура, один со следами насильственной смерти, другой окочурился, это говорит Олаф, от страха. Никто ничего не видел. Мы знаем, что ублюдки давно ходили по краю, мутя с нациками, которые крепко сорятся с африканцами. Ну и что ещё?
— Правда, негусто… О, вспомнила! Этот бухарь между делом вспомнил, что последние пару ночей слышал с чердака какое-то жужжание.
