пришлось пару раз кашлянуть. Мой кашель больше похож на чихающего гиппопотама, если
такие существуют.
Впрочем, все это неважно. Я здесь не для того, чтобы наслаждаться ненавистью к кон-
фетам. Зеленое поле, усыпанное желтыми шапками одуванчиков, сильно успокаивает нервы.
Отец велел скосить траву, но из-за лени я начал только под вечер, когда стемнело и виднелось
розовато-сиреневое небо. Может, всего этого не было бы, если бы я рос примерным сыном.
Знал, куда идти и что купить в магазине инструментов, какую леску выбрать в ассортименте
для охотников, где ставить капканы или как правильно освежевать добытую в лесу тушу.
Не было бы никаких отрубленных пальцев сейчас на траве. Кровавые разводы поверх
одуванчиков никуда не денутся, пока не пройдет дождь. И ладно, если бы это были мои пальцы, так нет же…
Глупые дети. Вечно лезут куда не просят. Пытались своровать яблоки, уронили, один
побежал догонять добычу по земле. Угораздило же его влезть именно туда, где я косил траву.
Ор стоял оглушительный, до сих пор в ушах звенит.
Шаги за спиной – отец идет, чтобы дать мне подзатыльник, – в лучшем случае, – в худшем
сразу сдаст полиции, даже платить компенсацию соседям откажется.
«Этот придурок давно уже должен был работу себе найти, а не на скрипке в переходах
играть! Где это видано, чтобы у охотника сын долбаным музыкантом вырос!» – его слова.
Закидываю горстку желтых конфет, забиваю ими рот полностью, получается сладкая
каша – настолько мерзкая, что хочется удавиться до того, как проглочу и почувствую царапа-
ющие глотку изнутри кусочки глазури.
Поворачиваюсь и вижу у отца в руках мою Эвтерпу .
– Ты что делаешь?! – возмущенно вскакиваю, отплевываясь остатками скиттлза.
Часть глазури попадает на его засаленную рубашку с темно-желтым пятном от недавно
пролитого пива.
– Ну всё. Допрыгался, – говорит отец, – сам будешь за свои поступки перед ментами
отвечать.
Я кидаюсь к нему, чтобы отобрать свое сокровище. Но его лицо, перекошенное от ярости
и заплывающее красными пятнами, заставляет меня на мгновение замереть.
С громким треском Эвтерпа надламывается в середине, соприкоснувшись с землей. С
визгом струны отрываются, завиваясь у колок. Отец вдавливает инструмент ногами в землю, крича и покрывая меня матом.
– Не сын ты мне больше! Жалкое подобие мужчины! – его слова словно находят пере-
ключатель в моей душе.
Стремглав оказываюсь рядом и толкаю отца так, что он падает наземь; подхватываю
