Вдруг, бесшумно, словно тень, подходит и садится верхом на стул впереди меня тот самый парень в шляпе, пение которого мне так понравилось. Его лицо оказывается прямо напротив. Он пристально смотрит на меня из-под полей своей шляпы. При свете электрических ламп я вижу его впалые щеки, покрытые черной щетиной, поношенный серый свитер, заскорузлые пальцы с мозолями и темными пятнами. От него сильно несет табаком и машинным маслом, но не противно, а как-то правильно, по-мужски, словно этот запах неотъемлемая часть его образа.
— Женя, — произносит он и протягивает мне руку.
Неловко пожимаю ее, будто боясь оцарапаться о грубую кожу. И почему-то стесняюсь назвать свое имя.
— Ника, — еле слышно шепчу я.
Он улыбается, и я замечаю, что сбоку у него нет одного верхнего зуба. Кажется, жизнь его потрепала. Он примерно одного возраста с Дымом, но выглядит несколько измученно. Может быть, он много и тяжело работает, может быть много и тяжело пьет, а может быть и то и другое. Побитый жизнью, но не сломленный, он напоминает дикого степного волка, запертого в клетку.
— Как тебе концерт? — спрашивает он.
— Классный! Безумно классный! Я никогда не слышала и не видела ничего подобного, — откровенно говорю я. — А чья это песня, которую вы пели?
— Шевчука, — отвечает он, — И давай на «ты»? Ладно?
Я киваю и спрашиваю:
— Шевчука из «ДДТ»?
— Ну да, слышала?
— Я думала, он только про Родину поет, да про осень еще, — удивляюсь я.
Он искренне смеется, и я вдруг понимаю, что нам с ним будет легко общаться. Смотрю в его глаза цвета темного прозрачного меда и уже не испытываю никакого смущения, а ведь он чужой взрослый мужик, у которого неизвестно, что на уме.
Мы разговариваем с ним абсолютно непринужденно. Обо всем. О музыке, о стихах, о разных группах, о Дыме, и о том, как они вместе учились в техникуме. Он расспрашивает меня о нашей школе, оказывается он тоже в нее ходил, только десятью годами раньше. Весело смеется, интересуясь, все ли еще работает и мучает детей ненавидимый им старый химик Борис Эмильевич, по кличке «Этилыч». — «Конечно, куда ж без него», — хохочу я в ответ и чувствую себя спокойно и расслабленно, словно мы с ним старые друзья.
И вдруг он спрашивает:
— Тебе сколько лет?
— Семнадцать, недавно исполнилось, — говорю я.
— И ты еще девочка?
Вопрос звучит участливо, без всякой издевки и желания как-то задеть. Простой вопрос. Но до меня не сразу доходит его смысл. А когда через миг доходит, я глухо отвечаю: «Да», и чувствую, как щеки и уши заливает горячей волной.
