И хотя, мне не нравилось, что Иван в разговорах со мной, продолжал называть ее Качалка, я мысленно называла ее не иначе, как Бультерьерша. Я понимала, что девчонка не причем, и скорее всего правда его любит. Не то, что я. Но какая-то собственническая ревность не позволяла мне отпустить его. Да он и не стремился уйти, наоборот, было ощущение, что в нашей дружбе он открыл источник жизненной силы. А мне после истории с Д. просто необходимо было мужское общение, чтобы не чувствовать себя совсем уж никчемной.
Наши отношения с Иваном перешли на какой-то новый и очень странный уровень. На всех парах мы снова садились вместе на последнюю парту и во всю переписывались, обсуждая мои страдания по Д., а так же дела Ивана, с его Бультерьершей. Кроме того, находясь вне колледжа, мы писали друг другу длинные письма, а утром при встрече обменивались ими. В письмах было только о нас, о нем и обо мне. Иногда в его письмах были даже стихи, которые он писал ночами на дежурстве. Тактильный контакт между нами был хоть и негласно, но строго ограничен: обнимать, брать за руку, трогать волосы и шею — можно, целовать и распускать руки — нельзя. Но и этого было вполне достаточно, чтобы балансировать каждый день на грани безумия. Даже от самого легкого касания его руки, к моей руке, меня словно током било.
Один раз Иван подошел ко мне в полутемном коридорчике у входа в библиотеку, где я стояла одна, прислонившись к стене, и ждала, когда там закончится обеденный перерыв. Мы перекинулись парой каких-то обыденных фраз, а потом он подошел ко мне вплотную, так близко, что я увидела свое отражение в его зрачках. Он наклонил голову и провел носом вдоль моего плеча, затем вдоль шеи, к уху и обратно, вдыхая мой запах. Его ладонь легла мне на живот на пару сантиметром ниже талии. Я замерла и почувствовала, как от его касания горячая волна разлилась по телу, щеки вспыхнули, по коже побежали мурашки, и даже волосы на затылке слегка зашевелились.
— Ваня, что ты делаешь? — севшим от волнения голосом спросила я.
— Пристаю к тебе, — шепотом ответил он мне на ухо.
Но в эту секунду мы услышали, как изнутри железной двери библиотеки поворачивается ключ, и, вздрогнув как ужаленные, в панике отпрянули друг от друга по разным углам коридорчика. Пару мгновений мы смотрели друг на друга в полнейшем ужасе, а затем вдруг начали хохотать как двое ненормальных.
Когда я рассказала Оле о том, что произошло, она пришла в ужас:
