«Тебе бы кто всадил в сердце шприц, старая ты, злобная сука!», с навернувшимися от боли слезами подумала Джина. Укол был болезненным, и девушка так сильно прикусила нижнюю губу, что почувствовала на ней на языке солоноватый привкус своей собственной крови. Одно хорошо — эскулап ввел вефриум очень быстро, поэтому терпеть сильную боль нужно было всего минуту-две, а затем…
Около клыков стало горячо-горячо, а потом эта жаркая волна медленно прокатилась по телу вниз, до самых ступней, как будто Джина была сосудом, в который кто-то медленно лил кипяток. Самое удивительное, что этот жар не был обжигающим и, не доставив боли или даже дискомфорта, прошел. И с безграничным удивлением прислушавшись к себе, Джина поняла, что не ощущает той жажды, которая терзала ее последние часы. Да, есть захотелось жутко, но мысль о том, чтобы выпить крови даже как-то туманно окрасилась отвращением.
— Вот видишь, милая, ну вот видишь! Теперь ты чувствуешь себя намного лучше, нежели до инъекции, — проговорила пестунья Магда и принялась бережно расстегивать ремни. — Ты еще возблагодаришь бога за то, что попала сюда.
Сбитая с толку, Джин села на кушетке, прислушиваясь к новому, до крайности непривычному ощущению не сытости, а ненадобности. Неужели это возможно?
— А если ты извинишься перед эскулапом Крулем за свои речи, то станет совсем хорошо, — с ободряющей улыбкой проговорила Магда. — Давай-ка! Глазки в пол и…
— Простите, эскулап Круль, — послушно повторила Джин, опустив глаза. Это было правильно, иначе бы он заметил в них яростную, всепоглощающую ненависть.
— Я прощаю тебя, юбка, но впредь зазубри себе на носу — так с мужчинами разговаривать нельзя! — процедил мужчина, похотливо разглядывая ее голую грудь.
— А теперь, Джина, пойдем скорее, не то рискуем опоздать на занятие, — проговорила Магда, и вид у пестуньи при этом был таинственный-претаинственный, будто она была доброй феей, которая хотела показать Джин путь в чудесную волшебную страну.
Вот только никаких эльфов, фей и милых единорогов в этой стране не было. Был огромный старомодный зал с полом, покрытым разделенным на зоны спортивным линолеумом, допотопными снарядами вдоль стенок, с огромными окнами, забранными частой пружинистой решеткой. По всему пространству зала были в геометрическом порядке расставлены простые деревянные столы, за которыми прилежно сложив руки, точно школьницы, сидели женщины в возрасте от пятнадцати до сорока. Что характерно, они практически не смотрели по сторонам и не переговаривались.
