— Тогда я отправлю за остальными кметей, — завершил тот разговор. Махнул ближнему стражнику из тех, что внимательно наблюдали со стороны, издалека. — А вас проводят до дружинных изб. Как раз недавно новую поставили: всем места хватит.
Гридь подошел и, выслушав негромкий приказ, повел гостей за собой. Рарог, уходя, обернулся на Грозу и подмигнул ей, словно все, что случилось, было только его задумкой. И она поняла, что все больше запутывается в этом мужчине. Не может угадать, когда он серьезен, а когда только шутит и ерничает. И эта мысль заставила ее смотреть ему в спину чуть дольше, чем надобно.
— Здравствуй, Гроза, — тихо сказал князь, и она повернулась к нему, осознав вдруг, что осталась перед ним одна.
И так голос его прозвучал, растеряв весь гнев и твердость, что дыхание вмиг сбилось и в горле будто вишня гладкая застряла. Казалось, еще усилие — и растечется соком сладким, пьяным по языку. Или, может, наоборот, только удушит
— так глупо, но неизбежно. Каждый миг рядом с Владивоем был похож на прыжок у края пропасти с закрытыми глазами.
— Здрав будь, княже, — она поклонилась нарочито почтительно, хоть и приветствовала его уже.
Владивой поморщился и вдруг по волосам своим темным, блестящим провел резким жестом. Качнулся было шаг к ней сделать, да передумал. Гроза посмотрела на княгиню поверх его плеча. Та подбородок вскинула. Ничем она невольную воспитанницу никогда не давила. Но порой следила вот так, как сейчас — внимательно. Словно проступка какого ждала. И оттого — рядом с князем да еще и под ее взором — Гроза словно под ледяным дождем себя чувствовала. Аж кожа немела.
— Я пойду, княже? — вновь взглянула она на правителя, который, стоя спиной к жене, снова и снова рассматривал ее всю с головы до ног: и лицо чуть обветренное
— задерживаясь на растресканных губах — и руки, сомкнутые перед собой, и даже носки черевик, что виднелись из-под подола, слегка испачканные в грязи. И грудь его помалу вздымалась все чаще.
— Иди, — он сглотнул. — Отдыхай с дороги.
Дыхание в груди застыло остро ограненным хрусталем, как он не удержался, поднял руку и заправил ей под платок волнистую прядь. Слегка провел большим пальцем по скуле — и руку отдернул. Повернулся и пошел к терему. На жену и не взглянул даже. Мало о чем они теперь говорить могли: так он рассказывал порой. И жизнь друг друга их мало интересовала. И, верно, поэтому лицо княгини и не изменилось совсем. Лишь холод тот, которым она все Грозу кутала, стал как будто сильнее. Но Ведара и ей ничего не сказала — повернулась плавно и скрылась в доме вслед за мужем.
