— Я не хотела, чтобы он шел. Я хотела уберечь…
Гроза насторожилась, когда шаги упрямого преследователя стали громче. Вот-вот, и он выйдет на берег — а там заберет его река, растечется душа плененная по водам Волани — и пропадет он. Но Гроза не хотела того, хотела, чтобы он жил без нее. Не думал, не помнил о том, что было. Но странно — она сама не помнила, кто он. Пыталась призвать его лицо перед внутренним взором — и не получалось. Только в груди саднило что-то, словно вырванный кусок души.
— Ты не можешь уберечь, — после долгого молчания вновь заговорила женщина, которая так напоминала Грозе ее саму — и в то же время была совсем другой. — Ты можешь только решить, пойдешь за мной сама или отдашь его.
Раздвинулись густые косы плакучей ивы, что скрывали Грозу и вилу от чужого взора. Она обернулась, чтобы посмотреть в его лицо. Чтобы вспомнить или узнать, кому Недоля так судьбу спутала, что с ней свела, не уберегла…
И проснулась от того, что ее кто-то потряс за плечо.
— Гроза, ты чего? — голос Беляны, слишком звонкий в воцарившемся безмолвии сновидения резанул по ушам. — Просыпайся, ехать пора дальше.
Вот же разморило, так разморило. Кажется, всего ненадолго присела под сосной, прислонилась спиной, давая отдых уставшим от долгой езды в седле ногам. И провалилась в дрему. А может, навел кто?
Она огляделась: кмети, что сопровождали княжну Беляну к жениху, посматривали на нее с легкой насмешкой во взорах. А что, сама же вызвалась верхом ехать, отказалась с женщинами садиться в повозку. Кому теперь жаловаться?
Гроза встала, разглаживая поневу, и улыбнулась подруге, которая с тревогой на нее смотрела.
— Чего-то сморило меня, — буркнула, потирая глаза. И как будто стояли еще перед ними остатки короткого, но такого ясного сновидения.
Она видела его не раз, но никак не могла дождаться того мига, как узнает лицо того, кто за ней бежал. Кто хотел спасти ее или наказать. Но кого непременно хотела уберечь она сама.
— Немудрено, — махнула рукой Беляна. — Так рано нынче поднялись. Так долго ехали. Ты бы, Твердята, пожалел нас малость, — она повернулась к десятнику, который что-то укладывал в седельную суму. — Чай не пропадет Уннар, коли подождет нас чуть дольше.
Старшой обернулся через плечо.
— Княже велел не задерживаться нигде, — бросил. И губы скривил недовольно.
И так захотелось ему бороду его чернявую повыдергать, гаду такому, что аж в пальцах закололо. Но тот невозмутимо отвернулся и легко запрыгнул в седло. Беляна вместе с наперсницей Драгицей, женщиной строгой до сварливости, вновь уселись в телегу на широкую, мягко устланную шкурами скамью.
