На фоне такого большинства не скрывавшая своей искренней нелюбви к Советской власти - и, положа руку на сердце, имевшая для этого основания - Ахматова, и, не разделявший нашей идеологии Чуковский, избравший своим способом протеста, по определению Ильина, 'внутреннюю эмиграцию', могли считаться порядочными людьми, без малейших натяжек; ну а прямолинейный, как штык трехлинейки, патриот белой России, Лев Гумилев, не любивший власти, но, никогда, даже в мелочах, не предававший интересов страны, был почти святым.
Сравнивать этих порядочных и искренних людей с подавляющим большинством моих 'подопечных', многих из которых я бы с удовольствием загнала в Норильск или Магадан на две или три пятилетки, проветрить мозги на свежем северном ветерке, было просто невозможно. К сожалению, моя работа заключалась и в том, что зачастую приходилось улыбаться законченной мрази, моральным проституткам, нравственная нечистоплотность которых была просто неописуема литературной речью. Но приходилось использовать в наших играх имеющиеся в наличии организмы - людьми их назвать было затруднительно - конечно, в 99% случаев в качестве 'слепых агентов'. Прав был полковник Николаи, сказавший бессмертную фразу 'Отбросов нет - есть кадры!' (реальное высказывание Вальтера Николаи В.Т.). Другое дело, что в интересах социальной гигиены большую часть этой публики стоило бы подвергнуть остракизму, создав в обществе атмосферу полнейшей нетерпимости к тем, кого потомки назовут либерастами, а меньшую - трудоустроить на лесоповале.
Но я отвлеклась - сейчас надо было переходить к выполнению второй части моего плана, заключавшейся в том, что я собиралась использовать эгоизм и эгоцентризм Ахматовой для достижения своих целей. Проще говоря, я продемонстрировала не просто признание таланта Льва Николаевича властью - даже обычный инструктор ЦК ВКП(б) является очень серьезной величиной, не уступающей по своим возможностям иному первому секретарю обкома, мои же полномочия простирались намного дальше, правда, мои собеседники об этом не знали - но и несомненную востребованность его таланта, на что я весьма прозрачно намекнула, с соответствующим вознаграждением за труды. Реакцию Анны Андреевны просчитал бы даже первокурсник школы милиции - сейчас Поэтесса горела желанием доказать всем, а, прежде всего, самой себе, что она не просто не уступает сыну, а находится вне любой конкуренции. Моя же задача сводилась к предоставлению ей такой возможности без малейшего ущерба для болезненного самолюбия действительно великой поэтессы.
