Поэтому наверх я выхожу нечасто. Здесь чудесная система вентиляции, защищенная от крыс и почти не оборудованная фильтрами (просто не успели в своё время; мы здесь не при чём). И хорошо. С принудительным вентилированием у нас были бы проблемы — вентиляторы энергии потребляют много. Иногда ветер наверху меняется и поток воздуха начинает идти из тех решёток на стене, куда раньше этот поток уходил. И наоборот. Тогда из вытяжных труб несёт чёрт знает чем — сплошная тухлятина. Но такое бывает нечасто. В своё время строители позаботились об учёте розы ветров в данном районе Москвы. Увы, давно были утеряны подробные чертежи и планы вентиляционной, канализационной и водопроводной систем. Канули в Лету за ненадобностью, надо полагать. Мало ли в нашей первопрестольной, в её земле и стенах, разных забытых труб? А ведь проектировали когда-то, мучились, прокладывали, ломали голову, как замаскировать, и как секретность соблюсти…
Жорка уверяет меня, что воздухозаборники наверняка установлены где-то неподалёку от реки, а замаскированные концы выводящих трубы расположены чуть ли не на крыше высотного здания. Что ж, всё может быть. Зимой и осенью ветер в вентиляции просто ревел. Приходилось почти наглухо закрывать заслонки. В зале номер два мы тогда разломали несколько нар и разводили небольшой костерок на железном полу. Жаль, говорил Жорка, кирпичей нет, а то бы он камин сложил. Но и у костра было уютно, пусть иногда дым и разъедал глаза. Интересно, куда же этот дым всё-таки вытягивало? Впрочем, наплевать. Главное, когда бедная «хрущовка» над нами рушилась и горела, к нам дыма не нанесло. А то бы угорели, наверное. Хотя, если подумать, то любое бомбоубежище должно не зависеть от того, горит ли над ним здание или нет.
Будучи совсем старым и опытным я более работал по теоретической части. Это, наверное, самый любимый этап моей жизни. Потянулись спокойные для нас нулевые годы. Иногда меня вызывали в Кремль, где я отчитывался перед президентом и премьером. Денег на нас по-прежнему уходило немного. Это были времена, когда страна бурно радовалась экономическому подъёму, то есть высоким ценам на пресловутый баррель нефти, по Москве пилили миллиарды долларов так, что непричастным к этому процессу можно было неплохо жить и на одних опилках. И всем всё было хорошо. Тем паче, что мои связи среди больших физиков помогали привлекать те самые инвестиции, о которых так много тогда говорилось. Конечно, я был не один такой… весь в белом. Но оно так всегда и получается. Слово, например, Капицы, — Царство ему Небесное! — весило всё-таки за рубежом много больше, чем слова любого из олигарховой верхушки. У тех глаза косят и бегают, и знаменитые московские «понты» во все щели лезут. А наш брат, крупный учёный, сам по себе хорош. И вообще — штучная работа. Финансовым воротилой могут стать 15–20 % населения, а вот хорошим учёным — увы! — всего 3–5 %.
