— Спасибо.
Долот, угрюмого вида гном, как и положено заправскому кузнецу в прокопченном фартуке, поправил волосы за железный обруч.
— Есть твоего размера, — хмуро поводив бровями, измерил меня взглядом. — А что такому как ты тут понадобилось?
— Ищу мастера Грума.
Брови на этот раз удивлённо вспорхнули как бабочки — Игрок стало быть? Мечтатель?
— Слыхал обо мне? — насторожился.
— Ага, — кивнул тот, — мастер Грум говорил, рано или поздно ты заявишься, и для него, то есть для тебя, это будет самый несчастливый день.
— Это ещё почему? — если тут засада, мне капец.
— Откуда знать. Он в долине Ярлов, спроси у него.
— Спросил бы, да попасть не могу.
— Толикин, — понимающе кивнул Долот, доставая из железного сундука доспех. — Он просто так не дать разрешение. Если бы был жив король, или кто-то из его сыновей уже взошёл на престол, то мог бы попросить разрешение короля, а так, сейчас вся власть в руках этого напыщенного борова. Двадцать тысяч золотых.
— Это что за доспех?
— В самый раз для тебя, — заверил Долот. — Это рыцарский доспех, для владеющих двуручным мечом. Мастер Грум говорил, если он, то есть ты, и в самом деле пойдёт с Лунным Клинком, то лучше всего в этом доспехе.
Минуту молча палился на Долота. Лунный Клинок? Мурашки пробежали по спине, как будто очутился на морозе. Так Грум догадывается, зачем сдался мне? Чёрт, опять складывается впечатление, что меня кто-то ведёт. И опять в неизвестном направлении.
— А что там насчёт короля? — как бы невзначай поинтересовался у кузнеца, послушно выкладывая золото.
— Грызня за трон, — отмахнулся Долот, — в Орзамаре обычное дело. Когда умирает король, за власть борются не только его сыновья, но и кланы поддерживающие их. Но ведь в чём загвоздка на этот раз, король умер, а прямых наследников у него нет. Вот и подсуетился Толикин, предлагает передать власть Совету кланов.
— А он глава Совета? То есть, по сути, станет новым королём, — ах он подлец.
— Не всё так просто. Что ещё?
— Где можно остановиться?
— Гостиница через квартал отсюда. Эй, — окликнул меня когда уже находился в дверях. — У нас не любят тех, кто с поверхности, и особенно тех, кто является человеком.
— Уже привык к этому, меня и в том, мире мало кто любил.
