Казачьи струги, взявшие на борт посольство Ивана Грозного во главе с князем Новосильцевым, шли вниз по Дону уже третьи сутки. Весенний паводок спадал, как по мановению волшебника, и река входила в свои обычные берега. Учитывая снижение её уровня, нужно было внимательно управлять судном, чтобы не угодить в какой-нибудь бурелом или сесть на мель, коварно скрываемую мутной водой. Первым шёл атаманский струг, за ним, как и положено, остальные. Вечером вся казачья флотилия становилась на якорь, чтобы отдохнуть за ночь и с наступлением следующего дня вновь отправиться дальше в низовья Дона. По прикидкам атамана Черкашенина до главного казачьего городка Раздор оставалось примерно такое же расстояние.
Лесостепь, треть пути, сопровождавшая течение Дона от слияния с рекой Воронежем, закончилась. Теперь по обоим берегам простирались ковыльные степи. Когда-то здесь обитали табуны диких лошадей, отлавливаемых казаками и кочевниками. Это был неиссякаемый резерв для пополнения конницы, приручёнными и объезженными после отлова лошадьми. В этих степях испокон веков происходили сражения за господство в Диком поле. Бились насмерть, чтобы считать своими владениями всю ширь и красоту его пространства.
Степь навеки хранила в своей памяти свою историю, надёжно скрывая её в курганах поросших ковылём. И только орлы-стервятники, облетая её от границ Великой Руси до Азовского моря и ревностно озирая их с высоты, по праву считали Дикое Поле своими владениями. Берега здесь то вздыбливались возвышенностями и курганами с обрывами и крутыми спусками к реке, то вдруг становились смиренно-пологими, открывающими всю ширь равнины по обе стороны. Временами показывались заросли камыша, переходящие в дебри ивняка с высокими отдельно стоящими деревьями поодаль от берегов.
Кондратий весь световой день управлял атаманским судном, а вечерами встречался с княжной на палубе, где, сидя рядом на ящике, молодые люди наслаждались общением. После первого свидания, парень испытывал сильное чувство к девушке, которое с каждым днём росло и превращалось в любовь, настоящую, верную и крепкую. Мирослава отвечала ему взаимностью и, не скрывая своей радости, делилась ей с братом. Белояр с прохладцей относился к девичьему щебетанию и осторожно общался с избранником сестры, держа необходимую для княжича дистанцию. Атаманский сын не обращал внимания на классовую воздержанность русского молодого дворянина, но иногда иронично улыбался, созерцая его наигранную важность, специально демонстрируемую княжичем для соблюдения статуса.
