- Стрельцы, стойте! - Чуть приотставший десятник, тяжело дыша, подбежал к резко затормозившим воинам. - Не дело так бечь, коль пищали пусты! Не ровён час - иных воров встренем. А ну, господа стрельцы, становись яко указано! Все ли стрелили, аль кто заряд не стратил?
- Все, батюшка десятник! Как можно царёву волю не сполнить? Велено палить - и палили! - Пятеро краснокафтанных мужиков, утирая рукавами и шапками потные лица, выстроились в нестройную шеренгу вдоль бревенчатой стены какого-то не то амбара, не то хлева.
Никитин степенно поклонился мне:
- Дозволь, Великий Государь, пищали снарядить! А то, не дай Господь, лихо стрястись может.
- Снаряжайте. Ты, Евстафий, сам ведаешь, как лучше командовать - вот и командуй. И ещё, - повысил я голос. - За верность и отвагу проявленную сегодня, жалую тебя, десятник, сотником моей личной охраны! Сотню же наберём, когда врага изведём. И всем вам, стрельцы, жалую в память сегодняшнего дня, особый знак! Награда эта даст право каждому беспрепятственно являться ко мне со всякой просьбой. А по смерти тот знак в роду от сына к внуку и правнуку переходить будет, с потомственным освобождением от всех поборов и пошлин, которые нынче существуют на Руси!
Стрельцы разразились радостными криками и здравицами в честь 'царя Димитрия Иоанновича'. Свеженазначенный сотник низко-низко поклонился, коснувшись снятой шапкой утоптанной земли:
- Благодарствую, Великий Государь! Живот положу за тебя и за род твой, что ни повели - всё исполню! Брехали злые языки, дескать, ты лишь литвинов, да бывых борискиных воевод возвышаешь, а до людства тебе дела нет. Ан теперь вижу, что за тобою, Государь, службишка наша не пропадает. Весь свой век служил, ан чинами не вышел. А ныне тобою возвеличен и тебе вовек предан буду! На сем крест целую! - После этой патетической речи Евстафий вытянул из-за ворота позеленевший от пота медный крестик на буром от старости гайтане и, смачно приложившись к нему губами, трижды размашисто перекрестился.
- Тебе, сотник Евстафий Зернин, верю! - У меня даже защемило в груди от волнения, как в тот день, когда я впервые стоял в строю, принимая красноармейскую присягу. Вдруг, совершенно неожиданно для себя самого, повинуясь внезапному порыву, шагнул к сотнику и по-русски троекратно расцеловал в обе щеки. Оставив совершенно обалделого мужика, точно так же 'осчастливил' каждого из пятерых рядовых стрельцов.
Не понял... Это что - мой 'реципиент' такой сентиментальный? Но я ведь не почувствовал перехвата управления телом с его стороны! Или наши 'души' потихоньку начинают соединяться? Да ну, не может такого быть! Хотя... То, что я, вернее, моё сознание, каким-то образом находится в теле целого царя - или самозванца в роли царя, сейчас не важно - в Кремле начала семнадцатого столетия - такое тоже считается невозможным! Так что посмотрим.
