— А чего их в ящике смотреть? — удивился Симеон. — Эва, в любом кабаке того наглядеться можно!
— Еще разврат гнусный! — сурово припечатал Михалыч.
— Это какой же? — заинтересовался Симеон.
Михалыч махнул рукой и скривился. — Бабы как мужики одеваться будут, а мужики — обратно, как бабы… Гей-парады устраивать будут!
— Тьфу ты! — Симеон плюнул. — А что за гей… как ты их назвал?
— Мужеложники! — буркнул Михалыч. — Собираются в эти свои прайды — стаи, то есть, и ходят по улицам с транспарантами, вроде знамён, только с надписями непотребными.
Ирина, не удержавшись, фыркнула.
Образы стай мужеложников с непотребными знаменами явно впечатлили Годунова.
— Нет! — сказал он решительно. — При государе Иоанне Васильевиче такой похабени бы не было!
— Зато у нас на дыбу никого не вешают, — язвительно заметил Коган.
— Вот потому и порядка нет! — возразил Годунов. — Что же с Русью будет, конюх?
— Выстоит, несмотря ни на что! — твердо пообещал Михалыч. — Для того, мыслю, здесь мы и оказались, боярин, чтобы выстояла!
— Вона как, — протянул Годунов.
— Да уж, — вполголоса пробормотал Коган, — картина маслом…
Симеон о чем-то задумался, хмурясь.
— Дивны речи твои, конюх, — сказал он наконец. — Обдумать их надобно. Но есть еще кое-что.
Он посмотрел в упор на Ирину.
— Коли ты, царевна, вовсе не та, за которую тебя принимают, то на пиру царском запросто, мыслю, могла Бориса отравить. Или чары навести на него. Помнится мне, перед тем, как кондрашка хватила, словно одержимый себя вел он.
— Тогда зачем бы я его стала спасать? — спросила Ирина.
— Не ведаю, — прищурился Симеон. — Может, околдовать царя хотела, или обряд сотворить ведьмовской! Кровь царскую пролила…
— Она тут не при чем, — твердо сказал Коган. — Я знаю, кто отравил царя. Точнее — что.
— Знаешь? — Симеон смерил Когана взглядом. — И до сих пор молчал?
Коган пожал плечами. — Я недавно узнал подробности, — пояснил он. — Но если хочешь узнать, кто виновен в болезни царя, прикажи отправить людей на склад с зерном, из которого муку для царского хлеба выпекали. Пусть переберут его тщательно, и найдут в нем рожки малые. Это и есть та отрава, что царю рассудок помутила и чуть до смерти не довела.
— Рожки? — недоумевающе переспросил Симеон. — Это что же значит?
— То и значит, — устало сказал Коган. — Как рога, только маленькие. Claviceps purpurea. Это ядовитый гриб, который на колосьях растет, и в зерно попадает. От него люди в безумие впадают, а называется хворь сия — эрготизм.
