И концентрировалась эта опасность в гостиной.
Эрих Нойман! В ее квартире был Эрих Нойман!
•• • ••
Он сидел на диване, и гладил ее кота, ее капризного, ненавидящего чужих Ари.
Расслаблен, вальяжен, немец будто окутал пространство вокруг некой дымкой собственного всевластия. И эта дымка медленно подбиралась к Софии.
Увидев напряженно застывшую в прихожей женщину (наверняка он давно знал, что она там), немец медленно опустил кота на пол.
— Что ж вы застыли, Софья Петровна, как будто не к себе домой пришли. Проходите, располагайтесь.
Ей в нос ударил запах страха, сильный, концентрированный. Она не знала, что это был страх, и с чего она взяла, что страх имеет запах. Но желание закрыть нос и убежать было таким сильным, что ноги подкашивались.
— Что… что вы здесь делаете? — задала она глупый вопрос.
Мысленно София просчитывала, сколько времени ей понадобится, чтобы добежать до двери.
— Садись поближе, Софья Петровна, будем с тобой разговаривать, — резко сказал немец. — Бежать не вздумай, это чревато… последствиями.
Он медленно подошел к Софии. Насильно снял с ее плеча сумку, затем — пальто. Опустился перед ней на колени (ох, что это было за мгновение!) и снял с нее сапоги, сначала правый сапог, потом — левый. И посмотрел снизу — вверх.
— Какая непривычная позиция, — пошутил, резко поднимаясь.
Выпрямившись, он снова был выше её на голову.
— Ну вот, готово! — сказал довольно, ставя ее сапоги в угол. — Теперь можем разговаривать.
У Софии из глаз брызнули слезы. Она не смела пошевелиться — страх парализовал. Как же она боялась!
— Чего ты хочешь? — спросила женщина, стараясь, чтобы голос звучал, чтобы не скатывался в жалкий писк.
Немец взял Софию за руку, и подвел к дивану. Бережно усадил ее туда.
Наверное, именно так себя вели добрые внуки со своими старыми немощными бабушками. Вот только немец не тянул на доброго внука, совершенно не тянул.
Он сел рядом, и принялся рукой повторять очертания лица Софии. Прикоснулся к щеке, очертил скулу, подбородок. Женщина не шевелилась — страшно, как же страшно!
— Глазища какие… огромные.
Его рука опустилась ниже, к груди… София даже не пыталась сопротивляться — тело будто окоченело, стало чужим, холодным. И страх — тот нарастал подобно снежному кому.
— Я и сам не до конца понимаю, зачем мне эти свистопляски вокруг твоей персоны, — сказал он задумчиво. — Ты даже не понимаешь, как решительно и одновременно легко можно решить нашу проблему. Но нет же, я пришел сюда, пытаюсь донести, почему меня не стоит злить. Ты даже не представляешь, как много лет я не вел себя столь… безрассудно.
