Боевые будни авиаторов полны забот, тревог и опасностей. Но какой бы трудной ни складывалась обстановка, какими бы напряженными ни были полеты, всегда в нашей среде жили и шутка, и острое слово.
Помнится, надолго прижилось у нас слово, обозначающее старинный головной убор, «картуз». Говорили, что своим возрождением и популярностью оно обязано штурману Семену Чугуеву, любившему съязвить, а потом, распространившись среди летчиков и штурманов, стало даже нарицательным.
Причина тут вот в чем: в начале войны летчики и штурманы стали носить только пилотки. Этот головной убор был весьма удобным: его можно положить в планшет, в бортовой ящик, даже засунуть за голенище сапога или унта. Другое дело фуражка — картуз. В полет ее не возьмешь, и она подолгу лежала на стоянке на попечении техника. Постепенно изменилась категория людей, которые носили фуражки. В них ходили не летчики и штурманы, а те, кто не принимал непосредственного участия в боевых вылетах.
Слово «картуз» относили и к тем людям, которые по своей подготовке могли бы летать на задания, но находили множество причин, чтобы держаться подальше от самолета. Таких особенно не любили в нашей боевой семье. Ведь они зачастую жили процентами с капитала прошлых заслуг. Попадешь в среду таких «вояк» и будто горькое лекарство проглотишь: обращаются друг к другу только по имени и отчеству, что не было принято в боевых экипажах, разговоры ведут в основном вокруг званий, наград, продвижения по службе. На войну смотрят сквозь призму донесений, отчетов, сводок.
Если тыловики или штабники делали что-либо не так, как надо, допускали просчеты, им чаще всего адресовалось обидное словечко «картузы». Иногда его отпускали и по адресу некоторых членов экипажей.
— Эх ты, картуз! — говорили нерадивому человеку.
Были и казусы с этим забавным словом. Вспоминаю трудное лето 1942 года. Как-то неожиданно для всех в полку появился черноволосый вихрастый лейтенант, немного припадающий на правую ногу. Невысокий рост, щупленький вид и не по годам серьезное лицо делали его каким-то болезненным. Все это, конечно, не внушало доверия опаленным войной воздушным волкам. Они представить себе не могли, что рукам лейтенанта может быть послушен тяжелый бомбардировщик.
А вот черные глаза новичка, искрящиеся умом и задором, говорили о другом — о душевной силе человека. По своей простоте и незнанию обычаев полка он носил авиационную фуражку с «капустой» и надевал ее как-то залихватски — набекрень.
