Нам нельзя | страница 40
Трэш присоединился ко мне.
Начало происходить волшебство.
Из-под грифеля его карандаша являлись невероятно красивые линии. Мои заросли с листьями медленно перетекали в локоны вьющихся волос. Волосы стелились, как на ветру, а потом из леса вышла я.
Появился лоб и нос, как на парте, которую Никита ковырял ножом. Только в этот раз Трэш навёл светотень. Подышал мне в ухо, а потом нарисовал его между клеточек тетради по алгебре.
Ухо моё от такого пристального внимания сильно покраснело и, казалось, начало плавиться.
Я видела, что карандаш тщательно вырисовывает серёжку в мочке. Это серебряные серьги с сердечками, папа подарил на первое сентября, когда я пошла в школу. Поэтому они маленькие и еле заметные.
А рисунок проявлялся. Глаза девушки были закрыты. Губы приоткрыты. К её губам вдруг были пририсованы другие губы.
Я начал краснеть, как будто в этот момент, мы с Трэшом целовались.
Но это так и было!
Вот его волосы отдельными прядями, прямой нос. Голова склонилась набок, чтобы было удобно целоваться. На лице девушки вдруг появились пальцы, и я словно почувствовала прикосновение.
Трэш рисовал правой рукой, а левая рука под партой тронула мою коленку. Это было невероятно развратно. Само собой не в жизни, а в распустившихся мыслях, где мы уже целовались и прижимались друг к другу.
И спасибо Трэшу, что он рисовал на нас одежду.
Я сжала ноги и отстранила его руку. Никита тоже улыбался и краснел, как и я.
Нарисованная пара нежно обнималась и целовалась. Ладони парня держали лицо девушки. А её пальчики покоились на его талии.
Мои губы зудели, стали тяжёлыми, требуя этого. В коленях появилась дрожь, и я уложила руки на них. И мою левую руку накрыла рука Трэша. Ладони его вспотели, и мы слиплись пальцами.
Был невероятный трепет в теле. Бабочки в моём животе натужно пытались вырваться на волю.
Мы с Никитой встретились взглядами и утонули.
Дышать было сложно, но нужно было что-то сказать иначе…
Трэш чуть-чуть склонил голову на бок.
Только не на уроке алгебры!
– Здесь надписи не хватает, – еле слышно сказала я.
Никита ещё мгновение смотрел мне в глаза, опускал взгляд на губы, а потом вернулся к рисунку. Он быстро вывел: «Туга…». Потом передумал. Длинными пальцами перевернул карандаш и резинкой стёр, что написал.
Он медлил.
А потом решился. Очень быстро начертал размашистыми буквами: « Я люблю тебя».
– Тугарина!
Я вскочила на ноги, делая неглубокие вдохи, стараясь успокоиться и вздохнуть полной грудью. Получилось не сразу.