Нам нельзя | страница 40



Трэш присоединился ко мне.

Начало происходить волшебство.

Из-под грифеля его карандаша являлись невероятно красивые линии. Мои заросли с листьями медленно перетекали в локоны вьющихся волос. Волосы стелились, как на ветру, а потом из леса вышла я.

Появился лоб и нос, как на парте, которую Никита ковырял ножом. Только в этот раз Трэш навёл светотень. Подышал мне в ухо, а потом нарисовал его между клеточек тетради по алгебре.

Ухо моё от такого пристального внимания сильно покраснело и, казалось, начало плавиться.

Я видела, что карандаш тщательно вырисовывает серёжку в мочке. Это серебряные серьги с сердечками, папа подарил на первое сентября, когда я пошла в школу. Поэтому они маленькие и еле заметные.

А рисунок проявлялся. Глаза девушки были закрыты. Губы приоткрыты. К её губам вдруг были пририсованы другие губы.

Я начал краснеть, как будто в этот момент, мы с Трэшом целовались.

Но это так и было!

Вот его волосы отдельными прядями, прямой нос. Голова склонилась набок, чтобы было удобно целоваться. На лице девушки вдруг появились пальцы, и я словно почувствовала прикосновение.

Трэш рисовал правой рукой, а левая рука под партой тронула мою коленку. Это было невероятно развратно. Само собой не в жизни, а в распустившихся мыслях, где мы уже целовались и прижимались друг к другу.

И спасибо Трэшу, что он рисовал на нас одежду.

Я сжала ноги и отстранила его руку. Никита тоже улыбался и краснел, как и я.

Нарисованная пара нежно обнималась и целовалась. Ладони парня держали лицо девушки. А её пальчики покоились на его талии.

Мои губы зудели, стали тяжёлыми, требуя этого. В коленях появилась дрожь, и я уложила руки на них. И мою левую руку накрыла рука Трэша. Ладони его вспотели, и мы слиплись пальцами.

Был невероятный трепет в теле. Бабочки в моём животе натужно пытались вырваться на волю.

Мы с Никитой встретились взглядами и утонули.

Дышать было сложно, но нужно было что-то сказать иначе…

Трэш чуть-чуть склонил голову на бок.

Только не на уроке алгебры!

– Здесь надписи не хватает, – еле слышно сказала я.

Никита ещё мгновение смотрел мне в глаза, опускал взгляд на губы, а потом вернулся к рисунку. Он быстро вывел: «Туга…». Потом передумал. Длинными пальцами перевернул карандаш и резинкой стёр, что написал.

Он медлил.

А потом решился. Очень быстро начертал размашистыми буквами: « Я люблю тебя».

– Тугарина!

Я вскочила на ноги, делая неглубокие вдохи, стараясь успокоиться и вздохнуть полной грудью. Получилось не сразу.