— Милая мама, — возразил он. — Я уже не ребенок. Мне восемнадцать лет, а ты все хочешь водить меня за ручку. Не огорчайся, пожалуйста. Разве плохо, если я стану настоящим шахтером, как мой отец, твой муж?
Она всегда немного робела перед своим взрослым сыном, и на сей раз не нашлась, что ответить. Наверное, Дорж прав, пусть поступает по собственному разумению. Теперь он вставал утром по первому ее зову и глядел бодро: он догадывался, что мать страдает из-за него, и старался ее щадить. В его представлении она была слабой, но самоотверженной женщиной, которая посвятила ему всю жизнь и вырастила его одна, без посторонней помощи.
Прошло две-три недели, и физическое состояние Доржа заметно изменилось: он окреп, горячий душ после смены приносил ему истинное наслаждение. Теперь он пробуждался отдохнувшим, а мысль о предстоящем трудовом дне создавала хорошее настроение. Однако он станет еще не скоро квалифицированным рабочим-крепильщиком. Доржу полюбилась работа на шахте. Он старательно выполнял свои обязанности, но пока ему не хватало сноровки. И все-таки будущее рисовалось ему в розовых красках. Ведь он молод, силен, настойчив и непременно сумеет в совершенстве овладеть своей профессией!
Тусклое осеннее солнце клонилось к закату, бледно-желтый диск повис над горизонтом на фоне голубого шатра неба. По березовой аллее, ведущей к главному зданию шахты, ветер гнал сухие листья. А под землей, в шахте, совсем не ощущалось наступление осенней поры. Щедрой рекой тек по конвейеру нарубленный уголь к поджидавшему его каравану вагонеток. Тяжело стучали забойные молотки, разгоряченные лица рабочих взмокли от пота. Здесь, на большой глубине, жизнь била ключом.
Но вот кончилась первая смена. Подъемник доставил рабочих наверх. При выходе на поверхность Доржа ослепило солнце. Он сощурился, прикрыл глаза ладонью и постоял немного, привыкая к дневному свету. Подобно истомленному жаждой человеку, жадно припадающему к чаше с айраком, Дорж с наслаждением вдыхал свежий осенний воздух. До чего же хорошо! Он опустил молоток на землю, пошарил в карманах, вытащил кисет, скрутил козью ножку и затянулся, но курить ему не захотелось, и он повернулся в поисках урны. И тут увидел знакомого молодого парня с оттопыренными ушами в черных узеньких брючках и белоснежной рубашке. Парень опешил от удивления, словно увидел рогатого зайца, и, разинув рот, уставился на Доржа.
— Вот уж никак не ожидал, что встречу тебя здесь. Здравствуй! — сказал он, протягивая Доржу холеную руку, и Дорж нерешительно пожал ее своей натруженной, темной от въевшейся в кожу угольной пыли рукой.
