– Плезир видеть вас! – воскликнула она, переходя с французского на плохой английский. – Мсье американ? Конечнó. Мой пансион для американ сюрту[52]. Здесь спик англе, сетадир[53], персональ, слуги спик, плюзома[54], а литл[55]. Я рада, что вы станете здесь пансьонер[56]…
– Мадам… – начал Байрам, но его сразу прервали.
– Ах да, я понимаю, боже мой! Вы не спик франсэ, но хотите лёрн[57]. Мой муж спик франсэ с пансьонер. У нас есть на данный момент семья американ, которые лёрн франсэ у мой муж.
Тут пудель зарычал на Байрама, и хозяйка тут же его легонько хлопнула.
– Вату![58] – воскликнула она, притворно сердясь на собаку. – Вату! Ах ты гадкий! Гадкий!
– Mais, madame, – сказал Гастингс улыбаясь, – il n'a pas l'air très féroce[59].
Пудель убежал, а хозяйка воскликнула:
– Ах, какая прелесть! Он спик франсэ как истинный парижанин!
Преподобному Байраму удалось вставить пару слов и собрать более или менее подробную информацию о ценах.
– Это действительно пансион серьё[60], у нас клиенты зе бест, действительно пансион семейный, все живут как дома.
Они поднялись наверх, чтобы осмотреть будущую комнату Гастингса, проверить пружины у кровати и договориться о еженедельной доплате за полотенца.
Отец Байрам казался удовлетворенным. Мадам Маро проводила гостей до дверей и позвала горничную, но когда Гастингс вышел на посыпанную гравием дорожку, его спутник и наставник на мгновение задержался и вперился в мадам своими слезящимися глазами.
– Вы понимаете, – сказал он, – это в высшей степени воспитанный юноша, его характер и нравы безупречны. Он молод и никогда не жил за границей, никогда не бывал в больших городах. Его родители просили меня как старого друга семьи, живущего в Париже, позаботиться о том, чтобы он не попал в дурную компанию. Он будет изучать живопись, но родители были категорически против, чтобы он поселился в Латинском квартале, зная о царящей там безнравственности.
Его прервал звук защелкиваемого замка, он поднял глаза, но не успел заметить, как за дверью гостиной горничная игриво хлопнула по руке большеголового молодого человека.
Мадам кашлянула, бросила убийственный взгляд за спину и просияла улыбкой, глядя на преподобного Байрама.
– Вам очень повезло, что вы пришли здесь. Вы не сыщете пансион солидно, иль нон экзистэпа[61], – убежденно заявила она.
Так как добавить больше было нечего, отец Байрам присоединился к Гастингсу у ворот.
– Надеюсь, – сказал он, поглядывая на монастырь, – что ты не вздумаешь связываться с иезуитами.
