«Меня обеспокоило твое письмо. Ты писал, что видел Бориса, склонившегося над тобой, когда ты лежал в горячке, чувствовал его прикосновение к лицу, слышал его голос. Все это должно было происходить через две недели после его смерти. Я убеждаю себя, что ты просто бредил, но объяснение не удовлетворяет меня так же, как и тебя».
К концу второго года Джек прислал мне в Индию письмо, настолько непохожее на него, что я принял решение немедленно вернуться в Париж. Он писал:
«Я здоров. Продаю свои картины, как все художники, которые не нуждаются в деньгах. Но хотя у меня нет своих забот, я все же встревожен. Не могу избавиться от навязчивых мыслей о тебе. И это меня изматывает. Это не предчувствие, это какое-то затаенное ожидание… Чего? Бог знает! Говорю только, что оно изматывает меня. Ночами я вижу во сне тебя и Бориса, а утром не могу вспомнить, что мне снилось, но просыпаюсь с бьющимся сердцем, и весь день меня не отпускает тревога. Потом вновь наступает ночь, и все начинается сначала. Я очень устал и решил покончить с этим болезненным состоянием. Мне нужно тебя увидеть. Как быть? Мне ехать в Бомбей или тебе в Париж?»
Я телеграфировал, чтобы он ждал меня со следующим пароходом. Когда мы встретились, я подумал, что он совсем не изменился. В свою очередь он уверял, что я выгляжу вполне здоровым. Было приятно вновь услышать его голос, и пока мы болтали о наших планах, радовались ясной весенней погоде. Неделю мы пробыли с ним в Париже, потом на неделю съездили в Эпт. Сходили на кладбище Севр, где лежал Борис.
– Может, установим «Судьбы» в маленькой рощице у могилы? – спросил Джек.
– Думаю, только Мадонна должна присматривать за Борисом.
Джеку не стало лучше после моего возвращения домой. Сны, о которых он ничего не мог вспомнить на утро, продолжались. Он говорил, что временами он задыхается от чувства тревожного ожидания.
– Видишь, я причиняю тебе вред, а не пользу, – сказал я. – Попробуй справиться с этим без меня.
Он отправился бродить по Нормандским островам, а я вернулся в Париж.
С тех пор, как я вернулся, так и не входил в дом Бориса, а теперь мой дом. Но знал, что рано или поздно это придется сделать. Джек следил за порядком, присылал слуг, так что я оставил свою квартиру и переехал жить туда. Я напрасно беспокоился. Оказалось, что там я могу спокойно рисовать. Обошел все комнаты, кроме одной. Я не мог заставить себя войти туда, где лежала Женевьева, но с каждым днем во мне росло желание туда войти.
