О бисере, бусах и прошлом времени. Воспоминания московского коллекционера | страница 12



До революции наш дом и дворовые постройки принадлежали купцу Н. И. Оловянишникову, который обеспечивал «предметами культа» (ризами, окладами, паникадилами, иконами и т. п.) почти всю Россию, но особенно он любил колокола и даже опубликовал две книги по исследованию колокольного дела. Как памятник этому увлечению в нашем дворе долгое время стоял маленький домик без окон с толстенными стенами. По рассказам старожилов, в нем испытывали звучание колоколов. В наше время там была сначала керосиновая лавка, а потом какой-то склад.

До революции квартиры в доме Оловянишникова отдавались внаем, а после, естественно, превратились в коммунальные. Наш дом был выстроен с купеческой основательностью: стены были толщиной около метра, и в детстве я летом спокойно загорала на подоконниках. На наш второй этаж вела ажурная чугунная лестница. Высота потолков была около четырех метров. Комнаты отапливались высокими белыми кафельными печами. Зеркало печи и вьюшки выходили в комнату, а дверцы для загрузки дров – в коридор, чтобы кухонный мужик мог выполнять свои обязанности, не мешая хозяевам. Все печные дверцы были литые чугунные с разнообразными античными сюжетами, которые я очень любила рассматривать. Еще одним интересным занятием было пристальное вглядывание в паркет, выложенный большими кубиками, которые, если на них пристально смотреть, переворачивались то вверх, то вниз.


Гости у Юровых на Покровке. Стоят слева направо: сестра деда – Таисия Федоровна, Галина Ясинская. Сидят: бабушка, Зинаида Семеновна Онохриенко, дед. На переднем плане – Василий Ипатьевич Онохриенко (врач-отоларинголог, заведующий сурдологическим отделением Центральной поликлиники слуха и речи), ок. 1925 года


Весной появлялся еще один источник развлечений. Дело в том, что окно моей комнаты, в отличие от остальных окон, было до по-этого дома была щель шириной 15–20 см и глубиной, равной половине высоты окна, поскольку снизу она ограничивалась отливом моего окна. Как только мартовские коты заводили свою военную песню где-то наверху, на коньке крыши, я сразу бежала в свою комнату, чтобы быть на месте ко времени развязки. Немного попев, коты вцеплялись друг в друга и, потеряв всякую осторожность, с грохотом катились по скату железной крыши. А на краю их ожидала моя коварная щель, в которую они проваливались с душераздирающим воплем, пролетали до отлива, ударялись об него и с диким воем, позабыв о своих распрях, выскакивали обратно на крышу и разбегались в разные стороны.