Он был прав. Какое-то короткое время она думала, что любит Эдисона и что он любит ее. Она ошибалась. То, что она чувствовала на самом деле, было не что иное, как смесь сострадания и первых порывов физического влечения. Что чувствовал Эдисон, кроме похоти, — она не знала. Теперь же все, чего ей хотелось, — так это оказаться в безопасности, дома, в своей семье и чтобы все стало по-прежнему. И уж чего она вовсе не хотела, так это, чтобы рядом оказался другой мужчина, которому надо готовить, стирать, надо объяснять, куда ты идешь и когда вернешься, который будет ложиться вместе с ней в постель и брать ее тело, как будто имеет на это право.
— Я даже не знаю, — сказал она наконец.
— Я мог бы тебя любить, ты же знаешь. — Дант смотрел на нее, ожидал ответа.
— Мог бы? — спросила она.
— Это было бы очень легко.
— Ты необычайный человек, Дант.
— К тому же и привлекательный. Кроме того, я люблю детей и стану отличным папой.
Она покачала головой, улыбаясь его энтузиазму.
— Не сомневаюсь в этом. Но лишь когда ты найдешь себе подходящую пару.
— Если бы ты захотела, то смогла бы стать мне подходящей парой.
— Но сохранили бы мы нашу дружбу?
На мгновение он отвел взгляд. Затем медленно вдохнул и выдохнул. Расправил плечи. Когда он вновь поглядел на Ребекку, лицо его было ясным.
— Хорошо, но что ты собираешься делать?
— Мне придется сперва поговорить с Маргарет, затем я буду точно знать.
Когда Ребекка вновь позвонила Маргарет, та пришла в ужас. Она повторяла лишь, что не может во все это поверить. Беременность стала наказанием Ребекке за ее поступок. Их мать тревожилась о Ребекке и спрашивала о ней. Поэтому Ребекка могла с ней поговорить, но ни под каким предлогом не упоминать о последней трагедии. Если же она расскажет о беременности матери, Маргарет снимает с себя всякую ответственность за последствия.
Когда наконец она услышала в телефонной трубке голос матери, ее охватила искренняя радость. Она сказала матери, что все отлично. У Эдисона все отлично, Новый Орлеан — отличный город, все отлично. В награду она услышала облегчение в материнской интонации.
— Бекки, я так волновалась о тебе, — сказала мать, обращаясь к ней так, как называла ее в детстве. Голос ее был мягким и теплым, и слегка грустным. — Маргарет ничего толком не смогла мне рассказать о тебе, когда я спросила ее, и не знала, как до тебя добраться. Ты хорошо проводишь время?
Хорошо ли она проводит время?
— О, да, мамочка. Правда… все в конце концов приедается.
