Им пришлось отпустить дочку жить со мной. Иногда мы навещали её родителей и приглашали их в гости. Мы немного притёрлись и перестали смотреть друг на друга с неприязнью. Но родители всё равно считали, что я слишком рано забрал себе их дочку.
Мы с Ирой любили друг друга, но нельзя сказать, что мы жили без ссор и крошечных недоразумений. Это становится частью жизнью, частью тебя самого.
Если кто-то скажет, что он не ссорится со своей второй половинкой, можно смело плюнуть ему в рожу и растереть плевок, потому что он нагло врёт.
Так что и у нас бывали размолвки. Чаще всего потому, что Ириске не нравилась моя работа. Моя работа заставляла её переживать и спать неспокойно. Ира просила, чтобы я бросил. Я хотел, но пока не мог. Срок контракта не закончился. Нужно было перетерпеть, переждать, как пережидают непогоду.
В очередной раз мне пришлось уехать с тяжёлым сердцем — мы повздорили накануне. Ира заявила, что поживёт у родителей.
— Единственное, что держит меня в твоей квартире — это ты, Серёжа. Без тебя мне здесь нечего делать, — упрямо сказала она.
Ира игнорировала доводы, что район, где мы жили, был намного безопаснее и ближе к месту её летней подработки.
Так что мне пришлось просить своего друга присмотреть за своей любимой. Я не ожидал ничего дурного.
прошлое
— Ты больной, — прохрипел я.
— На всю голову, — согласился друг.
— На хрена припёрся?
— За тобой, как видишь.
Лицо друга расплывалось перед глазами, раскрашиваясь красным.
— Сидел бы на заднице ровно, дурак.
— Заткнись, — беззлобно огрызнулся Сергей, вытирая пот со лба.
Вдалеке зачастила пулемётная очередь. Отдалённо громыхали взрывы. Казалось, даже земля мелко тряслась.
— Сейчас дальше двинем.
— Не успеем, — проворочал я языком. До зоны высадки было далеко.
Жар с живота расползался на всё тело.
— Успеем. Тебе нельзя не успеть, Стас. У тебя жена скоро должна родить. Ты же девочку ждёшь?
— Да-а-а, — ответил я или просто двинул губами — непонятно.
— Вот заткнись и думай о том, что скоро увидишь свою семью.
Сергей был упрям. Переспорить его было практически невозможно. Он упёрто стоял на своём.
Оставшуюся часть дороги я провёл, то проваливаясь в забытье, то выныривая из него. Жар сменялся холодом, адской ломотой выкручивало кости. Сильно хотелось пить, но друг только смачивал губы и не давал сделать ни глотка.
Умом понимал, что при ранении в брюшную полость этого делать нельзя, а пить всё равно хотелось. Боль крепко держала в тисках, не давая вырваться за рамки замкнутого квадрата. Казалось, он сжимался и сжимался, почти превратившись в крохотную точку, в которой был заключён я сам.
