Отец Ирины сказал, что считает меня слишком взрослым для юной дочурки, дал понять, что они, родители, рядом с ней видеть меня не желают.
— Девочке нужно учиться, а не любовью страдать! — назидательно заявил отец. — Так она учёбу забросит и карьеру. Вся жизнь пойдёт под откос.
— Я не собираюсь забивать ей голову хернёй.
— Уже забил. Моя дочка сама на себя не похожа. Она тебе в рот заглядывает, задержав дыхание, — проворчал отец. — Уж не знаю, какой лапши ты ей навешал, но это стоит прекратить.
— Я серьёзно к ней отношусь.
— Да? Что-то раньше я о тебе не слышал, — покачал головой отец. — Едва познакомились — и уже серьёзно? Чем занимаешься, серьёзный молодой человек?
Я рассказал всё, как есть. Лицо отца помрачнело ещё больше.
— Нет. Рядом с моей дочерью не будет находиться такой, как ты.
— Такой, как я? Какой же? — поинтересовался я.
— Военный с напрочь «отбитой кукушкой», — отрезал отец.
— Я собираюсь оставить службу.
— Тем более. Потом ещё хуже крыть начнёт, я насмотрелся на афганцев.
Отец Иры не дал мне и слова сказать. Подробностей операций я, конечно, не имел права разглашать, но разницу объяснить бы на пальцах смог.
— Нет, — отец Иры покосился на часы. — Уже поздно. У тебя своих дел хватает.
— Я хотел бы попрощаться с Ирой.
— Я попрощаюсь за тебя. Свободен, — отослал меня отец.
Не вырубать же его с одного удара, подтверждая предположения об «отбитой кукушке». Пришлось позвонить Ире и поговорить с ней по телефону.
Она поняла всё сразу. Моя Ириска могла быть наивной и чересчур доверчивой, иногда забывчивой, но всё, что касалось нас двоих, она знала и чувствовала даже лучше меня, зная наперёд, что мы всё равно будем вместе.
Мы встречались тайком. С ней я чувствовал себя постоянно пьяным и до ужаса беззаботным. Словно плёнка жизни отматывалась назад, и стиралось всё негативное, что было. Оставалось только ощущение безбрежного счастья.
Жаль только, что счастье продлилось недолго. Мне надо было уезжать. Впервые жутко не хотелось это делать. Ира же оставалась здесь.
Пришлось отрывать себя от неё с корнем. Ириска обещала дождаться меня. А я всё время больше беспокоился за неё, чем за себя. Время службы длилось невероятно долго и томительно.
Я вернулся в начале осени и сразу же зарулил к ней домой. Плевать я хотел на запреты её родителей. Дверь мне никто не открывал. Я долго стучал. Наконец, вышла соседка.
— Зря стучите. Нет дома никого. Уехали они. В больницу.
— Что-то случилось?
— Дочка приболела, скоро целая неделя будет, как лежит.
